ДНЕВНИКИ 1973-1983

'идеала', мечты . Удушающая тоска капитализма, 'потребления', нравственная низость созданного ими мира. Я не сомневаюсь, что то, что идет на смену ('левое'), еще страшнее и ужаснее. Но вина на тех, кто, имея всю власть и все возможности, завел мир в этот тупик. Они не заслуживают никакой жалости. Михаил Михайлов, Варшавский защищают против Солженицына демократию – взволнованно, искренне, бескорыстно. Но как не видеть, что она вдруг перестала 'работать', что передаточные ремни обрываются один за другим. Что поле ее применения было маленьким, оранжерейным и что главной 'жажды' (ею же возбужденной) – о свободе, 'участии', основном равенстве людей – она не решила, не утолила. Первородный грех демократии – так, во всяком случае, мне кажется – это ее органическая связь с капитализмом. Гарантируемая ею формальная свобода нужна капитализму, но им же и извращается, изнутри 'предается'. Ибо капитализм превращает ее в свободу наживы. А как реакция на это – отречение и от свободы! Порочный круг западного мира. Демократия без 'нравственного этажа'.

И вот выбор: ужасная 'правая' и еще более ужасная 'левая'. С тем же, в сущности, абсолютным презрением к человеку и к жизни . И нет, до ужаса нет – 'третьей идеи', которая должна была бы быть христианской. Но христиане сами разделились на 'правых' и 'левых', никакой своей идеи уже даже не чувствуют! Отождествили себя с гражданской войной, уже давно идущей в мире.

Блаженство 'индейского лета'3 , невероятная красота 'осени первоначальной', этого все заливающего солнца, желтеющей листвы, золотистого света.

Вторник, 8 октября 1974

'Трудно богатому…'4 . Так очевидно, что в центре 'христианской идеи' стоит отказ от богатства, всяческого богатства. Красота бедности. Ибо есть, конечно, и уродство бедности. Но есть и красота. Во всяком случае, христиан-

1 Battery Park – район в Бруклине, с набережной которого открывается вид на острова в заливе Гудзон.

2 'левых' (фр.).

3 От Indian summer – бабье лето.

4 Мф.19:23.

ство светится только смирением, только 'обнищавшим сердцем'. 'Доля бедных, превратность судьбы…'

Преп. Сергия по старому стилю. Тридцать четыре года тому назад сегодня я поступил в Парижский Богословский Институт (1940).

Бедность – не в том, чтобы всегда чего-то не хватало (это ее 'уродство') а в том, чтобы всегда хватало того, что есть. Думал об этом, читая 'Je me souviens' G. Simenon1 : удивительный образ его отца.

Среда, 9 октября 1974

Днем – молодой американец с моей книгой ('For the Life of the World'2 ), зачитанной, подчеркнутой в тысячи местах карандашом… Вопросы о символизме жизни, о реальности и т.д. Как трудно объяснить, что христианство, Церковь и есть встреча, единственно возможная и подлинная, с Реальностью – Бога, а потому и всего. И что потому оно 'сакраментально'. Таинство – это явление, встреча, знание, общение, причастие.

Вечером – речь президента о борьбе с инфляцией. Чего, однако, никто не говорит и, очевидно, не понимает, что 'инфляция' это, прежде всего, состояние духовное, психологическое, форма сознания. Весь мир стал 'инфляцией': слов, переживаний, самого отношения к жизни. Инфляция – это состояние лягушки, начинающей пыжиться. Когда про уборщика в большом магазине говорят (вчера по телевизору): 'maintenance engineer3 ' – это 'инфляция'. И когда сам воздух, которым мы дыши, наполнен, становится инфляцией, то – жизнь разрушается. Если все неправда, все бесконечно раздуто, преувеличено, искажено – то почему в чем бы то ни было соблюдать меру? Почему накидывать на цену три цента, когда можно накинуть сразу доллар – и пройдет… И потому начинать нужно не с экономической, а с духовной борьбы с инфляцией как состоянием души и сознания…

Идя сегодня утром от утрени (опять удивительное солнечное осеннее утро), вспоминал строчки Ходасевича, которыми 'упивался', когда мне было пятнадцать-шестнадцать лет, и они были для меня каким-то 'прорывом', прикосновением к таинственному блаженству:

Светлое утро. Я в храме. Так рано.

Зыблется золото в медленных звуках органа…4

И вся жизнь, в сущности, на глубине была стремлением снова и снова этот прорыв, это блаженство ощутить. А все остальное – 'из-под палки' и, главное, относительно: 'малая правда'. Боятся 'релятивизма'. Но ведь именно потому, что есть Абсолютное, именно по отношению к Нему, в Его свете, в Его абсолютности все и делается 'относительным' (и существующим как

1 'Я помню' Жоржа Сименона (фр.).

2 'За жизнь мира' (англ.).

3 'инженер по обслуживанию' (англ.).

4 Из стихотворения 'Осень'. Правильно: 'Светлое утро. Я в церкви. Так рано'.

'малая правда'). Об этом вся Библия. Максимализм в относительном – это все та же гордыня ('мои принципы', 'принципами я не поступлюсь'). Если есть Бог – принципы эти просто не нужны (ибо достаточно, что есть Бог!). Если нет – то все равно грош им цена и ни от чего они не спасают и ничего не создают…

Пятница, 11 октября 1974

Вчера весь день – церковные заседания. Буря в связи с приездом в Америку (в феврале) патриарха Пимена. Две непримиримые по отношению одна к другой позиции, обе мне, так сказать, 'понятные'. Как всегда, невозможность для меня быть целиком на одной из сторон… Мучительное раздумье, как разрешить эту дилемму, что правильно, что по совести!

Понедельник, 21 октября 1974

Все эти дни так занят, что до тетрадки не добраться. Хочу хотя бы отметить то, чего не хочу забыть:

– в четверг и пятницу (17-18) – поездка в Moravian College в Bethlehem, Пенсильвания; сама поездка солнечным осенним днем, и 'уют' этого города, 'моравского' квартала, таромодного отеля, маленького 'восприимчивого' колледжа. О Солженицыне, о Православии;

– в пятницу же вечер со Шрагиными и Литвиновыми;

– первый номер 'Континента';

– вчера – вечер у Штейнов;

– работа над статьей для 'Континента' ('Кризис христианства и христианство как кризис');

– правка корректуры для моего 'Baptism'.

'Диссиденты': сближаясь с ними, постепенно узнавая их, одновременно сознаешь и близость к ним, и отрешенность от их 'бурлящего' сознания. Все это подлинно – и острая ностальгия, и обостренность сознания, и желание 'высказаться', но – одновременно – и болезненно. На них можно было бы научно, 'феноменологически' изучать зарождение эмигрантского сознания, его неизбежной 'пустозвонности'. Особенность этих диссидентов в том, что они уже и там, в своем маленьком московском мирке, были отчасти пустозвонными, не имели приводного ремня ни к какой реальности.

В связи со всем этим – размышление о Солженицыне, о его отталкивании от диссидентов, о его растущем одиночестве, неизбежном для каждого, кто не хочет 'раствориться', кто имеет свое дело и призвание.

От эмиграции , от всей ее полувековой истории останутся, как ни странно, те, кто остался внутренне от нее свободен, отстранен и кто делал свое дело . Вот уж действительно – une passion inutile1 …

1 бесполезная страсть (фр.).

Вторник, 22 октября 1974

Сегодня – сон, о котором я все забыл, кроме чувства какой-то невозможной любви, нежности, чистейшего счастья, действительно 'касанья' чему-то. После этого я проснулся, и сразу же зазвонил – по- ночному тревожно и даже страшно – телефон. Было 4.30 утра. Какой-то голос, не то пьяный, не то сумасшедший, обличающий меня в том, что я 'иезуитский священник'. Странный контраст: этот