- Слава сельской интеллигенции! - хлопнул он мужика по плечу.
Тот обернулся всем туловищем, выпустил забор из рук - и рухнул в рост, на спину, крепко ударившись головой о перекладину; дерево задумчиво загудело.
- Эй! Ты! Сельский интеллигент... Дышишь ещё? Нет? - нагнулся над ним Кеша.
Мужик открыл глаза. Он смотрел на Кешу отсутствующим мутным взглядом, но видел не его, а что-то совсем иное, вызывающее у него тоску и застарелое, сильнейшее отвращение.
-...П-п-подавись! - с ненавистью выговорил мужик. И успокоенно сомкнул веки.
Уже через минуту, понурившись, Кеша слушал мирный его храп и видел вдоль забора только жёлтые брызги на снегу да небольшие дырчатые углубления.
- М-да... - с чувством подытожил он. - Окончен бал. Погасли свечи, гадство. И, если мне не изменяет память, цветы роняют лепестки на песок.
Он брёл без дум, без цели и уже без желаний - по длинным улицам, вдоль тесовых серых ворот и высоких дощатых завалинок, и сворачивал потом в какие-то переулки, засыпанные золой тут и там. И снова двигался, как в затяжном бреду. Мимо серых добротных заборов, мимо низких, насыпных и тёплых, коровников и курятников, мимо срубленных на огородах низких бань. Серое небо казалось ему неприветливым, дальнее заснеженное поле - тоже. И чёрные деревянные солнца срубов, выстроившись друг над другом в цепь, смотрели ему прямо в затылок с углов изб. И эти же чёрные древние солнца возникали перед глазами, куда бы он ни направлялся.
Вдруг неожиданно одна из улиц перешла в кладбище. Кеша озирался теперь, стоя на прочищенной широкой дороге и не понимая, когда он успел шагнуть за кладбищенские ворота. Ровные ряды крепких тёмных крестов кинулись ему в глаза. Шорох венков на ветру то усиливался, то стихал. Широкий верховой ветер летал над могучими старыми дубами. И детский голос, переживая за кого-то, всё повторял и повторял невдалеке покорно, светло и настойчиво, и горевал, и молил:
- ...Прости его. Прости за всё, Господи, миленький мой.
Кеша свернул с дороги на боковую тропу. Там русая девочка лет пяти, в широком зелёном пальто, в клетчатом взрослом платке, затянутом на спине большим узлом, деловито переходила от могилы к могиле. Она останавливалась перед каждой, и сначала поправляла сползавший с макушки клетчатый платок, а потом старательно крестилась красной от мороза рукой, двоеперстно, и кланялась быстрым земным поклоном.
- Прости её, - просила девочка, задирая голову к белёсому, безучастному небу. - Пожалей её. А то она померла давно. Тётенька эта... Она давно не молилася за себя. Мёртвая она теперь, Господи.
Девочка доверчиво показывала варежкой на заснеженную могилу за проржавевшей и покосившейся оградой и как будто ждала ещё ответа оттуда, сверху.
Кеша покашлял. Но девочка не услышала его. Она снова поклонилась истово, прежде чем прошагать к соседней ограде. Слабо проскрипел снег на тропе под её крошечными скорыми валенками.
- ...И его - прости. Прости тоже! - говорила теперь девочка в беспечальной печали, указывая небу на три широких креста с расплывчатыми фотографиями. - И - её!.. И дяденьку этого. Всё, всё им прости. А то они ждут на небушке, чтоб за них тут молилися. Ждут все... Пожалей их, миленький Господи, не наказывай. Помилуй их! Всех... Всех!
- Эй. Как тебя зовут? - негромко окликнул её Кеша издали. - Ты почему здесь ходишь? Одна? Без взрослых?
Девочка, вскинувшая лицо и глядящая ввысь, сквозь сплошные сонные облака, смолкла на полуслове, замерла с разведёнными руками и стала похожа на слепую.
- Зачем ты это делаешь? - спросил её Кеша. - Кто тебя заставил?
Теперь девочка пришла в себя и угрюмо уставилась на него исподлобья. Она заправляла выбившиеся русые пряди под платок - той рукой, которая была без варежки, и молчала, тихо потягивая носом.
- Кстати, почему у тебя такой тяжёлый взгляд? И лоб - тяжёлый. Хм, девочка, разговаривающая с Богом. Странная девочка.
- Никто не заставил! - ответила она невпопад.
- Такой тяжёлый взгляд, девочка, бывает только у убийц, между прочим. У бандиток!... А ты должна расти привлекательной! Не угрюмой. Ласковой, понимаешь? Для того, чтобы нравиться мальчикам. Твоё природное назначение - нравиться мальчикам. Изо всех сил, между прочим. Ты должна из кожи лезть, чтобы... Погоди, ты когда-нибудь изучала себя в зеркале? Нет, ну разве дети так смотрят?
- Какие? Дети? - насторожилась девочка, мрачнея ещё больше и отодвигаясь.
Он шагнул было к ней. Она отскочила в тот миг - без страха, а только с проворством, и помчалась в глубину кладбища. Но тропа, расчищенная от снега, внезапно кончилась перед нею. Девочка растерялась, попробовала ступить в сугроб раз и другой, однако не осмелилась. И прижалась к ближайшей ограде. Опустив голову, она уцепилась за металлические прутья, пережидая.
Кеша понаблюдал за нею в недоумении, бормоча: 'Дикость нравов, на уровне всех поколений'. И не спеша направился к выходу.
- Они не могут больше молиться за себя! - беспокойно прокричала девочка ему вслед. - Потому что - мёртвые все! ...Они сами - не могут уже!
- Это - родные твои? - вежливо спросил Кеша, оборачиваясь.
Под порывом ветра сильнее и тревожнее зашуршали бумажные венки. Тёмные кресты словно качнулись разом. И осыпался снег с высоких ветвей.
- ...Всякие! - откликнулась девочка из-за ограды.
- Ну, вот ты за этого человека, допустим, молилась. А что с ним случилось - ты знаешь или нет?
Девочка задумалась, очертила ногой вокруг себя небольшой полукруг на снегу. Потом догадалась:
-...Умер, наверно! - и скрылась за оградой.
- А между тем, ему двадцать один год. Видишь звёзды на погонах? Младший лейтенант, - с удовольствием показывал Кеша на застеклённую фотографию, глядящую с креста. - А год смерти? Это - Чечня. Скорее всего.
- Не Чечня... - высунувшись из-за ограды, угрюмо сказала девочка. - Это Егорушка наш.
- Всё равно. Не вернулся оттуда живым.
- Вернулся, - тихо упрямилась девочка. - На небо. К себе. Он за меня там молится, Егорушка. А за себя не может больше.
Кеша мог бы поговорить с нею ещё. От скуки и безделья. Но девочка уже уловила его намеренье, прыгнула в сторону и провалилась в снег по пояс. Пока Кеша решал, помочь ей или нет, девочка выбралась на тропу сама, отряхнулась и рассердилась.
- Уходите! - крикнула она. - Нечего. Нечего тут.
Подождав немного, девочка топнула ногой:
- Нельзя сюда!.. Они - не ваши.
- Но я же тоже умру когда-нибудь! - надменно заметил Кеша. - Ты и за меня бы тогда молилась. Не правда ли?
Девочка смотрела на него снизу, широко раскрытыми пасмурно-серыми глазами, которые видели, но не вбирали в себя образ чужого человека, а упрямо оставляли его стоять там, где он стоял. Потом девочка застенчиво пожала плечами и засмеялась.
- А где твоё кладбище? - живо спросила она, вытаскивая из кармана вторую варежку.
- Ну конечно же, не тут! - обиделся Кеша. - За кого ты меня принимаешь? Или я похож на плебея?
- Тогда уходи. На своё! - велела она, насупившись снова и глядя ему под ноги из-под тяжёлых, недетских век.
- К сожалению, туда далеко ехать.
Но девочка решительно натянула варежку на красную руку и замахала, будто старуха:
- На своё уходи. Щас же!.. У-у, пустоброд непутный. Ходит!.. Иди, у себя ходи, пустоброд.
Она перестала ворчать, нагнулась, быстро слепила снежок и замахнулась им на Кешу. Но задумалась вдруг о чём-то. Снежок, выпавший из опущенной руки, шлёпнулся к её ногам. И крошечная девочка не заметила этого в своём глубоком и сосредоточенном размышлении.
Сильно рассердившись, Кеша приготовился поругаться с ней самым суровым образом. Однако
