срезать.
Вдруг обмылок замер в её руке, на весу.
- А Витюшка с Ксенечкой если поженятся? Внуки-то в кого уродятся?
- Вот! В меня да в Макарушку, - с робостью поняла она, стоя на коленях.
И покраснела густо, до гула в ушах:
- Ты погляди, как чудно на свете устроено...
Бронислава раскачивалась, улыбалась сквозь горячие, стыдливые слёзы, пришёптывала:
- Внуки-то в нас ведь уродятся. Всё равно - в нас с ним!.. И муж у меня свой есть: не плохой он, не злой. Господи... И все - вместе будем, все рядом. Как жить-то хорошо...
Но строгий взгляд с тёмной иконы достиг её сквозь кружева. И Бронислава оробела.
- ...А если и в фельдшерицу уродятся! - согласно махнула она рукой и поскорей отёрла лицо с покорностью. - Ничего, ничего. Я стерплю, не облезу я! Ничего... Ещё красивше тогда будут. Детки. Что ж теперь!.. Господи мой милый, Господи. Что ж теперь, коль так?!.
И соглашалась - то ли сама с собою, то ли с кем ещё, всхлипывая легко и радостно:
- Ладно. Всё ладно на свете!.. А мы вот и не понимаем сразу. После время разве что. Всё злимся кого-то. Зачем?.. Ох, и чудные же мы у Тебя, Милостивый! Чудные-чудные, не знаю какие прям.
В сенях стукнуло, хлопнула дверь, по полу прошла, клубясь, волна холода. Вошёл зять Антон и стал смотреть, как Бронислава ползает на четвереньках вокруг полушубка.
- А Нина где? - спросила Бронислава, не поднимая головы.
- Идёт. В погребе она.
- Вот, думаю, перекрою! - показала Бронислава на полушубок. - А то вас с Витьком после отца носить не больно-то заставишь. Вам ведь новое одно подавай. А старое-то - не больно.
- Да ты и не предлагала. Полушубок этот, - без удивления сказал Антон. - Ни мне, ни Витьку...
Клубы холода снова прошли по полу.
- Корове сена давала? - недовольно спросила Нина с порога. И поставила в холодильник трёхлитровую банку с солёным сырым мясом, уложенным под металлической крышкой ровными розовыми кусками.
- Накормила, - ответила Бронислава, переползая от рукава к вороту. - Да ведро баланды ей споила. Тёплой. С аржаной мучкой. Щепотку соли ей туда кинула. Она, Майка, любит, чтоб с солью маленько... Ставь кашу на плиту, разогревай, Нин. Что, на собрании-то много народу было?
Брониславе никто не ответил.
- ...Небось, весь элеватор ходил?
Антон подхватил из-под умывальника переполненное ведро, пошёл выносить. Нина разделась, стала возиться у плиты, бросив на угли пару берёзовых поленьев. Дома сразу стало веселей - от их потрескивания и от лёгкого запаха чистого дымка из засиявшего поддувала.
- Вот, всё же крышки-то мы - удачные купили, Нин! - заговорила тогда про хорошее Бронислава нарочно весёлым, бойким голосом. - Мясо-то у нас в банках, прям как вчера закололи.
Дочь промолчала.
- ...А Иван-то Коробейников из города - уж такие чудные Зинаиде привёз! - вспомнила Бронислава, тяжело вставая с пола. - И как у них мясо под ними сохранилося? Под резиновыми? Под толстыми?.. Даже не знаю.
Нина не оборачивалась. Только гремела тарелками громче обычного.
- Резиновые, говорю, крышки для банок, Иван-то купил!.. Толстые! - прокричала она Нине, как глухой, усаживась за стол поосновательней.
Та по-прежнему не слышала её и нарочно не встречалась с матерью взглядом. Только кинула ложки на стол. Они продребезжали коротко и резко.
- Зинаида ему велела железных купить! Как у нас. А он...
- ...И что? - наконец буркнула Нина, недовольно поправив на животе цветастый фартук.
- Да она их парила, парила! Крышки-то новомодные эти. А они и на банки не налазят! Тяжеленные, резиновые... Толстые, коричневые - и калошем пахнут. Когда паришь.
- Ну? - Нина уставилась на Брониславу требовательным, беспощадным взглядом.
- А вот и гну!.. Замучилась она их, распаренные, на банки напяливать, говорю. Зинаида! - рассердилась Бронислава. - Расстраивалась. Кричала: 'Ты что мне привёз?'... Кричала: 'Их двумя руками на хрен не натянешь'!.. Резиновые-то.
- На что-о-о?! - строго и протяжно переспросила Нина.
- ...Нет ни на что! - поджала губы Бронислава. - Только штокать и научились. Все прям такие умные стали! Одна только мать у вас - дура... Вот, такая я! Дура, да!
Вернувшийся со двора, Антон стоял посредине комнаты и ничего не понимал:
- Из-за чего это вы схватились? - тревожно моргал он. - Стряслось, что ль, чего?
- Да из-за крышек! Провались они пропадом все! В тартарары!!! И железные, и резиновые! - в сердцах выкрикнула Бронислава, схватила хлеб и принялась его резать на доске со стуком и крупно. - Мне уже и слова тут сказать никакого нельзя! Всё не так - всё не правильно! Не угодишь ни на кого в своём же дому!
Нина и Антон смотрели на неё сначала в полной немоте и неподвижности. Потом Антон выругался удивлённо:
- Ну, Яппония, страна косоглазых...
- Ни на какой козе ведь ни к кому не подъедешь! - размахивала Бронислава ножом. - Все только уросить горазды. Уросить да купоросничать. И дуются, и дуются! А ты - бегай за всеми, да в глаза всем заглядывай. Да вникай только, успевай. У-у, нервомоты!..
Она замолчала было, но тут же решила окончательно:
- Нет уж. Всё!!! Больше никакого мяса на зиму - закатывать не буду!.. И не просите - и вы от меня его не дождётесь. Ешьте, чего хотите! А я и возиться с мясом теперь не стану. Хватит! Навозилася. На свою голову.
Кинув нож на стол, Бронислава села и отвернулась от всех к окну.
- Ну. Нашла виноватых, - холодно усмехнулась Нина. - Наконец-то. И долго искала?
- Эх, Яппония... - снова сказал Антон, от расстройства вымыв руки с хозяйственным мылом, а не с хвойным. - Ладно. Разберёмся. Со временем, конечно. Где полотенце-то?.. Две бабы в доме, а полотенца ни одного.
- Вон оно! - закричала вдруг Нина на Антона, выходя из себя. - С гвоздя упало! Разуй глаза-то! Технолог, называется!
Она рывком сняла фартук и кинула его на холодильник.
- Ну, разул, разул, - примирительно сказал ей Антон. - Вижу. А ты-то, Нин, с чего взвилась? Надо же... Сроду такого шума у нас не было.
Однако скандал метался и гулял под их крышей - он перескакивал с одного на другое и никак не терял своей силы.
- Не жилось нам спокойно! - бушевала теперь Нина, стуча ложкой о край чугунка. - Был дом как дом - нет: дурдома кому-то захотелось! На старости-то лет! С крашеными бровями кому-то жить понадобилось, а не по-спокойному.
Она раскладывала горячую гречневую кашу по тарелкам и заливала её холодным топлёным молоком из горшка. А закаменевший Антон с поднятым полотенцем в руках стоял и ждал, когда она выговорится.
- Всё вверх дном теперь летит! - никак не могла остыть Нина. - Все тычутся в разные стороны, как кошки без мозжечка! Кому чего делать в дому надо, никто уже капли не соображает!
- ...Не знаешь, чего делать? - сдержанно переспросил Антон жену.
Он повесил полотенце на гвоздь мокрыми руками, расправил. И посоветовал с расстановкой:
- Прежде всего - не о-ра-ть.
Ели втроём, устало и спокойно, не глядя друг на друга. Сначала розоватое сало - с солёными помидорами, с репчатым луком и с ржаным свежим хлебом. Потом - кашу. Нина уже отрезала ровные блестящие круги от домашнего масла, лежащего на тарелке солнечным колобом, и раскладывала их на куски
