Я сел, и толстяки принялись осматривать меня с
головы до ног.
Не знаю, где, у кого он учился, но такого виртуоза,
такого чудо-чистильщика я еще не видывал. Руки у
него мелькали быстро-быстро, будто растворились в
воздухе, только слышалось жужжание щеток; так
46
жужжит вентилятор. У чистильщика мелькали кисточ-
ки, коробки, черные шарики, камушки, тряпочки.
Щетки у него были пяти или шести сортов. Он под-
брасывал щетку правой рукой, брал коробочку, а в это
время ловил щетку левой рукой, посылал ее под коле-
но, а в воздух уже летела бархотка…
Я просто онемел, а толстяки смотрели придирчиво,
с видом знатоков и ценителей. Я понял, что это чи-
стильщик-талант, чистильщик-знаменитость и возле не-
го, как артиста, собираются любители и болельщики.
Изредка кто-нибудь взволнованно вздыхал и подзадо-
ривал :
— Серега, а ну, махни!
Под шквалом щеток я был жертвой, подопытным,
ассистентом фокусника. Время от времени Серега не-
понятным способом извлекал из своего ящика длинную
трещотку-руладу: «Трр-р-ра, трр-то!» И это означало:
переменить ногу.
Чистка длилась невыносимо долго; я вспотел и за-
был обо всем на свете. Мои старые, истрепанные бо-
тинки засияли, как зеркало; исчезли трещины, мор-
щины; в ботинки смотрелось солнце, и по ним пробе-
гали тучи.
Наконец раздалась протяжная, особенно замысло-
ватая рулада, и Серега выпрямился с каменным ли-
цом. Я чувствовал себя, как после бури.
— Сколько?
Серега молчал. Стояло взволнованное напряжение.
— Р-рубль,— сказал один толстяк.
— Два,— прошептал другой.
Я дал три.
Я пошел, кося глазами на ботинки, и мне вдруг
стало радостно. Почему, не понимаю, но словно бы кто-
то пожал локоть и шепнул: «Не беспокойся, все хо-
рошо!»
47
Словно разрешился еще один какой-то очень важ-
ный вопрос, который давно меня мучил, давил. Что за
вопрос?
Ничего ведь не произошло. Просто я направился на
Иркутскую ГЭС в начищенных ботинках. Иногда я
вспоминал молчаливого блестящего мастера Серегу,
улыбался и только крутил головой…
БАЙКАЛЬСКИЙ ОМУЛЬ С ДУШКОМ
— Ну, а если я тебе по соплям? — спросил он со
спокойной яростью.
Я тоже возненавидел его, но взглянул и просто по-
нял, что если он меня стукнет, то от меня ничего не
останется: из-под голубой тенниски торчали не руки,
а сплошные узлы мускулов.
Он был смуглый, железный, стриженный под
ершик, похожий на боксера. Толпа на поворотах вали-
лась на меня, я валился на него, а он спокойно
сдерживал всех, только узлы на руках слегка наду-
вались.
— Что я сделаю? Меня толкают.
— А по соплям? — повторил он свой вопрос, гля-
дя в упор и двигая желваками.
Автобус на Иркутскую ГЭС — это целая эпопея.
Ободранный, с поломанными дверцами, с заколочен-
ными фанерой окнами, набитый больше чем до отказа,
он летел, словно с горы катилась бочка с сельдями,
прыгал, грохотал, пылил. Ничего не рассмотришь, пот
заливает глаза… Мимо остановок автобус пролетал на
сто метров, высаживал одного — двух пассажиров, и,
пока передние из ожидавших добегали до задней две-
ри, это чудо транспорта рявкало, радостно обдавало их
дымом и оставляло всласть ругаться и плеваться в
тучах пыли.
48
— Оплачивайте! На переезде есть на выход?..
Нет?.. Водитель, не открывай дверь!
После очередного навала, когда меня прижали к
моему врагу в голубой тенниске так, что я чуть не рас-
плющил нос о его каменную грудь, сосед зашипел и
осторожно двинул ногой. И только тут я с ужасом по-
нял, что уже четверть часа стою каблуком на его
пальцах.
— Простите… извините, я же не знал!
Вместо ответа он поднес к моему носу огромный
кулачище, пахнущий железом, и тут же повернулся к
другому соседу:
— Ну что, не подходит? Наивный, вытащил наря-
ды. Давай сюда.
Ошеломленный мальчишка лет шестнадцати, в од-
ном пиджачишке на голом теле молча высвободил ру-
ку и протянул пачку скомканных розовых листов. Мой
