скрипящих сапогах, казался помолодевшим на десять
лет. Он расхаживал от зеркала к шкафу и напевал — я
впервые услышал, как он поет,— смешным, гудящим
и срывающимся басом:
Наш паровоз, вперед лети,
В коммуне остановка.
Иного нет у нас пути…
— Эх, батя, и представительный же вы мужчи-
на! — сказал Петька, наблюдая, как старик повязы-
вает галстук.— Куда вы только так собираетесь? Добро
бы, на гулянку!
— Дурашка ты, Петро,— добродушно ответил За-
хар Захарыч.— Где тебя только воспитывали?
— А чего?
169
— «Чего, чего»! Разворошил кровать, разбросал
грязные носки — и сидишь, доволен. Ну что скалишь
зубы? Последний человек, кто не может за собой сле-
дить.
— А мне и так ладно.
— Знаешь что? Вот я посмотрю, как ты выбрит, и
скажу, какая тебе цена.
— А какая мне сейчас цена?
— Копейка, конечно.
— Хо-хо-хо! Нет, батя, ей-богу, вам жениться надо!
Честное слово, пора. Возьмите себе бабу, молодуху,—
она вам каждый день будет подшивать крахмальные
воротнички. Как штык!
— Воротнички я и сам могу…
— Ну вообще для солидности! Право, батя, жени-
тесь! За вами очередь. Ну, поглядите на себя: какой
жених пропадает! А?
— Да уж по этой части я бы, Петро, тебе сто оч-
ков вперед…
— Так об чем разговор? Кубышкин в авангарде, вы
за ним. Ну, а мы с Толькой как-нибудь постараемся.
— Хм… Нет, Петро.
— Что «нет», что «нет»! Вы что, думаете, я не
знаю, куда вы деньги носите? Видел, видел, кто вам
стирает. Баба ничего, одинокая, вот только карапузов
четверо — да и то вам под старость занятие.
— Перестань, Петро!
— Ага, попались!
— В чем?
— Ничего, батя, не смущайтесь. Я сватом у вас бу-
ду, ладно? А после вашей мою свадьбу закатим.
— Не мели глупости, теленок! С такими понятия-
ми тебе еще рано жениться. Пороть тебя еще надо!
— И то правда… Я уж лучше подожду. Эх, погу-
ляю с девками вволю, а женюсь под старость!
170
— Дело твое. Правду говорят: не дал бог ума, счи-
тай — калека.
— Батя, да ведь врут все, а? Ведь врут, что нужно
век жить с одной женщиной? Что изменять — плохо,
волочиться — плохо! Скучища ведь, а, батя?
— Не знаю. Видишь ли, это как для кого. Люди
ведь бывают разные. Скажу тебе, Петро… по мне, зна-
ешь как: если уж любить, так любить. Может, и
однажды любить, да так, брат, чтобы всю жизнь осве-
тило… Как-то мы охотились в Барабинской степи и
подстрелили лебедя. И вдруг, откуда ни возьмись, ле-
бедка. Видел бы ты, как она стала летать, как она кри-
чала! Стреляли по ней — не можем попасть. А она ле-
тала, летала, била крыльями… Ночь пришла, дружка-
то ее уже общипали, сварили, а она в вышине курлы-
чет, носится, как демон. Наутро думали — улетела.
А она явись — и ввысь, все выше! Сложила крылья —
и камнем о землю. Только пух разлетелся. Вот как,
брат! Не пережила. Мы все там ошалели, чуть не разо-
рвали дружка-то, который лебедя убил. Наш провод-
ник, казах, рассказывал, что лебеди сходятся однаж-
ды, на всю жизнь, и, если один погибнет или умрет от
старости, другой живет несколько дней, потом подни-
мается в высоту — и камнем о землю. Ты не замечал:
одиноких лебедей ведь не встречается… Я с той поры
и вкус к охоте потерял, будь ты неладна!
— Да-а… Ну, это, если у меня жена помрет, мне,
значит, с колокольни?
— Я не о том, дурачок! Это к тому, что ты еще не
знаешь, что такое любовь. Ты пока так — играешь в
любовь: за одной приволокнул — поклялся, за другой
приволокнул — поклялся. Так и любовишка-то нена-
стоящая… Так иной весь потратится по пустякам, а
потом кричит: любви нет, семья — предрассудок, за-
хотел — полюбил, надоело — бросил! А ведь он-то, Пет-
171
ро, ведь он-то не узнал, какая она бывает на свете, лю-
бовь!
— А какая она?
— Что я буду тебе говорить? Вырастешь — узна-
ешь. Только настоящая любовь — она настоящему че-
ловеку и дается. Попомни это!.. Разволновал ты меня.
Куда это я бумажник положил?
