– Я бы не хотела, чтобы меня так проверяли, – сразу сказала Сундукова.
– И я, – с вызовом заявил Кустицын, – значит, мне здесь не доверяют.
– И я бы не стала проходить проверку, – подтвердила Убаева, – у вас всегда какие-то дикие предложения, Георгий. Так нельзя. Здесь издательство, а не колония и не зона. Нужно понимать разницу.
– Я все понимаю, – отмахнулся Кроликов, – но рукописи пропали, и неизвестный нам убийца ходит на свободе. А если он зарежет еще какую-нибудь женщину? Кто за это будет отвечать?
Раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на аппарат. Это был Вейдеманис. Дронго извинился и вышел в коридор.
– Что случилось? – спросил он. – Что-нибудь нашел?
– Пока ничего. Но сюда позвонили из прокуратуры и сказали, что завтра приедут их сотрудники на проверку. Мне как раз сейчас сказали об этом в отделе кадров.
– Тогда постарайся закончить сегодня. Столярова вызвали в прокуратуру, очевидно, там тоже обратили внимание на непонятные совпадения в Саратове. И сейчас решили проверить. Возможно, нашелся умный следователь. У тебя есть что-нибудь?
– Пока ничего. Обычные биографии. У всех нормальные семьи, нормальные родители. Во всяком случае, о возможных отклонениях в их писательских анкетах ничего не сказано. Хотя читать интересно. Особенно рекомендации, которые им давали. Просто ода новым творцам. Очень интересно.
– Читай, читай. Тебе будет полезно. Узнаешь много нового о современных литераторах.
Дронго убрал телефон. Посмотрел в конец коридора. «Итак, Столяров и Сидорин приехать не захотели. Или не смогли? В любом случае, это говорит в их пользу. Если бы кто-то из них забрал эти рукописи, он бы сделал все, чтобы оказаться здесь в тот момент, когда приедет эксперт. Воеводова пока оставим в покое. Остальные собрались здесь. Все четыре редактора, Фуркат Низами, который явно не хотел приходить, сам Оленев, хамоватый Передергин и брутальный Кроликов. И еще секретарь Нина Константиновна. Нужно пройти по коридору и побеседовать с ней, пока не приехал Столяров».
Дронго быстро прошел по коридору, вошел в приемную. Она говорила с кем-то по телефону. Увидев вошедшего, попрощалась и положила трубку.
– Я вас слушаю, – любезно произнесла она.
– У вас есть адрес автора, которого мы ищем?
– Есть. Я понимаю, о ком вы спрашиваете. Он оставлял адрес своего «почтового ящика», куда бы мы могли ему писать. Но сам присылал свои рукописи в таких плотных конвертах. Мы адреса переписываем и конверты обычно пришиваем к рукописям, чтобы их не выбрасывать. Но они тоже пропали.
– Откуда отправлял?
– Обратного адреса не было. Только адрес «почтового ящика», на который мы могли написать. Мы ему один раз написали. И это письмо подшито в нашей папке. Оно не пропало. В папке исходящих документов. У меня осталось и это письмо, и его адрес. Но он нам все равно ничего не даст, если мы ему напишем, то он может нам вообще не ответить.
– Это я понимаю, – кивнул Дронго. – А письма обычно вскрываете вы или ваши редакторы?
– Смотря какие письма. Деловую переписку я смотрю сама, а все рукописи отправляем нашим редакторам.
– Вы не помните, кому отправляли рукописи этого автора?
– Конечно, помню. Кустицыну. Он и Веремеенко ведут у нас прозу. Сундукова больше по поэзии, а Убаевой дают переводы наши консультанты. Но штат у нас небольшой, и поэтому каждый может смотреть любую рукопись. Это не принципиально. Кто-то в отпуске, кто-то уехал, кто-то занят, у нас нет такого жесткого графика.
– Я вас понимаю. – Дронго подумал, что вполне может исключить из списка подозреваемых эту пожилую женщину. Ведь исходящее письмо осталось, и, значит, можно попытаться выйти на этого «графомана».
Дронго вышел в коридор. Из комнаты редакторов доносились громкие голоса. Очевидно, там снова спорили. Громче всех возмущался Георгий Кроликов, который яростно спорил с Кустицыным и Сундуковой. С ним были согласны Убаева и Фуркат Низами. Оленев лишь иногда подавал реплики. А Веремеенко просто молчал, не вмешиваясь в разговор. Дронго прислушался…
– Если этот автор такой страшный убийца, то почему он хочет, чтобы о нем все знали? – кричал Георгий Кроликов. – Он должен скрываться, а не посылать свои рукописи, чтобы его могли вычислить. Может, он вообще не убийца, и Марина все перепутала. У этого человека просто бурная фантазия. Возможно, он сам из Саратова, узнал про желтую кофту и про эту родинку. И решил все написать. Он графоман, а не маньяк.
– Правильно говорит, – поддерживал его Фуркат Низами, – но какой убийца пошлет такую рукопись? Тогда он ненормальный.
– Вы ничего не понимаете, – горячился Кустицын, – это самая настоящая сублимация. Ему важно, чтобы о нем узнало как можно больше людей.
– Не нужно путать литературу с настоящей жизнью, – горячилась Убаева. – Если человек пишет об убийстве так подробно, это еще не значит, что он может сам совершить убийство. Достоевский все написал и обосновал, но сам он никогда и никого не убивал.
– Он не Достоевский. Он убийца, который хочет, чтобы о нем все узнали, – возражала Сундукова.
– Мы же сами решили пригласить эксперта, – напомнил Оленев, – а теперь снова спорим. Так нельзя…
Дронго вошел в комнату, и все снова умолкли.
– Не нужно так громко спорить, – усмехнулся он, – вас слышно даже в коридоре. Я полагаю, что вы напрасно спорите. Дело не в том, что автор ваших рукописей мог быть в Саратове. Дело в том, что он совершил уже два убийства и подробно о них рассказал. В разных местах, в разных городах. А это уже не просто совпадение, а нечто гораздо большее. Убийца реален, абсолютно реален и поэтому так страшен и непредсказуем. Я вас не пугаю, просто сообщаю вам об этих фактах. И ваш автор тоже реален. Самое страшное, если это действительно одно лицо. И самое опасное, если кто-то из вас решил ему помочь таким нелепым образом, забрав все рукописи.
Все молчали. Кто-то отвел глаза, кто-то недовольно крякнул, кто-то шумно задышал. Фуркат Низами развел руками.
– И вы хотите сказать, что среди нас есть сообщник убийцы? Мы писатели, а не убийцы, – жалобно произнес он.
– И мы все знаем друг друга много лет, – добавил эмоциональный Кроликов, – и я могу поручиться за каждого из наших товарищей.
– Не нужно так категорично, – предложил Оленев, – пусть наш эксперт нормально работает и сам сделает выводы.
– Все писатели, – задумчиво повторил Дронго. Ему в голову пришла некая мысль. Если не получилась проверка с поездкой в Саратов и появлением здесь утром Леонида Кружкова, то нужно попытаться проверить сотрудников издательства еще раз. Устроить некую провокацию. Ведь здесь действительно нет случайных людей, и все сотрудники знают друг друга по многу лет. Возможно, похититель рукописей еще до конца не осознает, до какой степени он завяз в этом страшном деле.
– Мне нужно уезжать, – взглянул на часы Кустицын. – Если у вас больше ничего нет, то позвольте мне вас покинуть.
– Завтра утром я попрошу вас снова собраться в издательстве, – попросил Дронго, – часам к десяти.
– Давайте к одиннадцати, – предложил Веремеенко, – у нас некоторые просто не поднимаются так рано.
– Мне тоже будет трудновато так рано сюда приехать, – улыбнулся Дронго, – пусть будет в одиннадцать. Я постараюсь приехать.
– Больше вы ничего не хотите сказать или спросить? – удивился Оленев.
– Пока нет. Мне было важно поговорить с вами, когда вы соберетесь все вместе. Но многие не успели подъехать. Ничего страшного. Завтра мы встретимся снова. До свидания.
