весь срок пребывания в больнице, лекарства помогали только на короткое время, а потом все наваливалось опять.
Таня пообещала сегодня устроить праздничный ужин в честь моего возвращения.
Чем не повод хлебнуть лишнего? Я чувствовала скопившуюся во мне грязь. Нужно выскрести ее, выблевать скверну. Пройти через похмелье и телесное страдание, чтобы придти в норму.
Я представляла себе моего маньяка, который следует за такси на неприметной машине от самой больницы. Похоже, мне от него никуда не деться.
Он верно рассчитал. Я думаю о нем постоянно. Создаю из него какой-то странный притягательный фетиш. Предмет поклонения. У меня даже проскакивает догадка, что я в него влюблена. Чем иначе можно объяснить это мазохистское ощущение?
Я хочу его увидеть, хотя и понимаю, что это невозможно. Мне можно рассчитывать только на видение или вещий сон, который подскажет, где искать этого подонка. Я начинаю понимать, что без него я никогда не обрету настоящий покой. Не решив этой проблемы, я так и буду неприкаянной жертвой, до конца дней перебирающей воспоминания о плене и боли.
Дело даже не в глазах, а в том, что я не вернусь к нормальной жизни не возьму реванш.
Но как мне это сделать?
В общей сложности, я провела в больнице около месяца. Вместе с пленом получилось около двух месяцев, украденных из моей жизни. Таня пошутила, что я была в долгой командировке и что она иногда убеждала себя в этом бессонными ночами. Я не оценила черного юмора, но посмеялась, чтобы доставить ей удовольствие.
Танина квартира встретила меня приветливо. Я такого не ожидала.
— Конечно, сейчас не обязательно к этой теме возвращаться, — сказала Таня, — но я сменила замки.
Я не поняла, о чем она говорит.
— Замки?
— Помнишь те случаи?
— Ну… Так он приходил?
— Несколько раз.
— И что?
— Ничего не взял, нигде почти не оставил следов.
— Как это — «почти»?
Таня носилась взад-вперед, по комнатам, словно не знала, за что схватиться в первую очередь.
Я сидела на знакомом диване и слушала, как ее ноги отбивают дробь.
— Он специально делал, чтобы я заметила его визит, понимаешь.
Специально! Если бы он хотел скрыть, то я бы ничего не узнала. — Таня остановилась возле меня, положив руку мне на плечо. Я подняла голову. — У него звериное чутье на мои ловушки. Будто он заранее знает, где его может поджидать моя метка.
— А после того, как ты сменила замки?
— Пока ничего не было. Три недели уже. Половину того срока, что ты была в больнице.
— Ясно.
На самом деле, ничего мне ясно не было. А вот страх, удушливое ощущение стягивающейся на горле удавки, тут как тут.
— Я не знаю, когда и где этот человек сделал ключи… Ему нужно было бы изготовить сначала слепок, так?
— Ну.
Таня закурила, сев напротив меня в кресло. Ее нога прикоснулась к моей.
Мы держали физический контакт.
— Я думаю, это может быть, человек, который устанавливал замки, тот, который имел отношение к этой квартире давным-давно.
— Или у него есть отмычки и опыт взлома замков.
— Тоже версия. Я об этом думала. Я обследовала однажды оба старых замка, думая, что если это отмычка, то должны остаться какие-нибудь следы — царапины, вмятины или еще что-то по краям замочных скважин. Но там ничего не было. — Таня затянулась, выпустила дым. — С другой стороны, будь в подъезде домофон, этому психу не так просто было бы проходить. Но с этих соседей разве что возьмешь? Удавятся, а платить не будут.
Я кивнула. Всегда так — людям нужна безопасность, но никто и пальцем не пошевелит, чтобы сделать конкретные шаги в этом направлении.
— Ты смелая. Я бы давно сошла с ума в такой обстановке, — сказала я. — Почему ты мне не сказала, когда я спрашивала.
— Чтобы ты постоянно об этом думала? Тебе нужно было поправляться.
— Я никогда не поправлюсь.
До ужаса захотелось снять очки и «посмотреть» на Таню пустыми глазницами, прикрытыми веками.
— Понимаю, но ты… короче, тебе нужно было успокоиться.
— Ага.
Таня выдыхала и затягивалась. Наш приезд оказался не таким и радостным.
— Ну, один раз я обшарила всю квартиру, потратила на это два дня, не поленилась. Искала микрофоны или скрытые видеокамеры. Всюду залезла, а такие уголки, о которых раньше не подозревала, но ничего не нашла.
Я думала о том времени, которое вырвали из моей жизни.
Мне ничем не восполнить эту потерю.
— Значит, мы так и не узнаем, кто это был, — сказала я.
— Да, видимо, так. И милиция нам не поможет. Пожалуй, никто.
— А мне что делать… когда я буду оставаться здесь одна?
— Не забывай запираться изнутри на засов. Тогда он не войдет — это проще простого. Смотри… спрашивай, кто там, — сказала Таня. — А я буду предупреждать о своем возвращении.
Я кивнула и решила все-таки поделиться одной старой гипотезой, которая возникла у меня еще в плену.
— Ты не думала, что твой невидимка и мой похититель одно и то же лицо?
Таня не смутилась.
— Думала. Это вдвойне ужасно. Немыслимо.
Все немыслимо и ужасно в последнее время — и так теперь до конца моих дней.
— Так, может, нам стоит сообщить об этом Гмызину?
— Подумаем. Но не сегодня. Надо заниматься ужином.
Тут я испугалась.
— Ты пойдешь в магазин?
— Нет. Я заранее все купила.
Я улыбнулась. По крайней мере, сейчас мне не хотелось оставаться в одиночестве. Несмотря на новые замки, засов и заверения Тани, что теперь все нормально.
— Ты мне поможешь?
— Чем? — спросила я.
— Ну, натрешь морковку, например?
Мы засмеялись.
Вечер удался. Мы наготовили кучу всего, потом сели есть, пить вино и говорить о пустяках. Как в старые добрые времена. Мы избегали темы похищения, но очень часто подходили к ней непозволительно близко. Таня всеми силами стремилась меня развлечь, из кожи вон лезла, чтобы я не чувствовала себя скованно. Это ей удалось. Я была благодарна Тане за то, что она предоставила мне возможность выбросить из головы черные мысли.
