плохо, хотя народу было много. Проводив войско в поход, бабы судачили о своей горькой доле: опять ждать и надеяться… Ведьма тоже была здесь. Она участвовала в проводах, стояла у дороги возле Андреевских ворот, но князь Владимир проскакал в шаге от нее, так и не узнав. И не должен был узнать: по ночам к нему приходила мечта, которой нет места в обычной жизни. Ключница остановилась возле самой большой толпы баб, поздоровалась. Выслушав полагающиеся ей по чину льстивые речи и восхищение по поводу нарядов княгини и княжны, Авдотья сообщила бабам новость:
– Ефросинья Ярославна доброе дело решила сделать – женить Дуню, дочку Касьяна Кривого, да только никак жениха ей хорошего не подберет. Кто из хороших молодцев остался, кого ей посоветовать?
Бабы загомонили сразу все, перебирая достоинства известных им парней. Их хлебом не корми, дай кого-нибудь женить.
– Лучше Кольки Голопуза вряд ли кто подойдет, – громче всех предложила ведьма. – И собой хорош, и руки золотые, и нрав добрый.
– Какой добрый?! – не согласилась мать одной из Колькиных зазноб. – Столько девок перепортил, столько слез из-за него пролито!
– А ты хочешь кобеля, да чтоб не сукин сын! – пошутила ведьма.
Бабы засмеялись.
– Вот женим его – и девок оставит в покое, – решила ключница. – Только сперва княгиня должна на него посмотреть. Вдруг не понравится?
– Понравится, – сказала соседка Голопуза, пожилая вдова, которая всё ещё продолжала молодиться, на что-то надеяться.
Остальные бабы закивали головами: такой всякой понравится.
– Передайте ему, пусть после обеда придет к моему мужу, мол, работа для него есть.
– Да я прямо сейчас и зайду к нему, – сказала соседка Голопуза. – Мне как раз надо к его матери. Она мне скатерть вышивает красными петухами, должна сегодня закончить.
Анфиса, мать Никиты Голопуза, была строгой набожной женщиной и удивительной златошвеей. Особенно хорошо получались у нее рыбы, птицы и звери, казались настолько живыми, что всякий норовил их погладить. Раньше она работала в княжеской светелке, но последние года четыре ослабла ногами, почти не ходила, поэтому вышивала дома. Она была единственной женщиной, которую Никита боялся и слушался беспрекословно.
Соседка, придя к ней, прямо с порога, даже лоб не успела перекрестить, сообщила:
– Ой, что я тебе скажу! Только это тайна, чтобы больше никому! Побожись! – тут она сама вспомнила, что не перекрестилась, повернулась к иконе в красном углу, осенила себя крестным знамением.
Анфиса заканчивала вышивать на скатерти последнего красного петуха. Отрываться от работы не любила, поэтому сказала:
– Чего мне божиться? Ты же знаешь, что я никому не проболтаюсь, потому что никуда не хожу.
Тут она слукавила. Хотя Анфиса почти не выходила из дома, знала все посадские сплетни. Каждая посадская баба считала своим долгом рассказать новость обезноженной товарке и заодно послушать, что сообщили ей другие. К тому же цепкий ум Анфисы умел сводить новости, делать выводы.
– Ну, ладно, я тебе верю, – начала соседка, которой не терпелось рассказать новость. – Так вот, княгиня Ярославна хочет женить твоего сына на Дуньке, дочке Касьяна Кривого, дает хорошее приданое.
– Дуня Кривая? – Анфиса принялась вспоминать, что она слышала о девушке и ее родителях. – Отец ее хороший хозяин, крепкий. Мать, правда, в девках гуляла, но вышла замуж и остепенилась. И яблоко, вроде бы, недалеко упало от яблони: говорили, что Дунька с князем Владимиром путается.
– Ну, это вряд ли! Князь-то какой красавец, а Дуня… – соседка замолчала, пока не придумала, как сгладить угол, – телом хороша и лицом приятна, да только – ты уж не обижайся на меня! – не ровня она князю.
– А чего тут обижаться?! Так оно и есть, – согласилась Анфиса. – Да только не случайно княгиня так спешно выдает Дуньку замуж. Дыма без огня не бывает.
– Так уж и не бывает?! – не согласилась соседка и без перехода заявила: – Перед князем Владимиром любая бы не устояла.
– То-то и оно, – молвила Анфиса.
– Ну, если и согрешила – с кем не бывает?! – сказала соседка. – Ничего страшного в этом нет. Первому ягода крупнее, а последнему тропа глаже.
– В этом нет, – согласилась Анфиса. – Да только на пользу будет моему сыну такой первый или нет? Вдруг князь не забыл ее?
– Забыл, милочка, забыл! Вот тебе крест! – побожилась соседка. – Другую он завел, из дворни кого-то, бабы никак не поймут, кого, на двоих сирот грешат. Ночью князь чуть не сгорел с ней в бане. Воевода Паук их спас, а сам чуть не погиб. Князь ему за это село Кукушкино подарил. Дуня ночью на поварне работала и, когда узнала об этом, до утра на лавке в углу проревела. Ключница рассказала, что девка до сих пор с опухшим от слез лицом.
– Ну, раз так, тогда почему бы Коленьке не жениться на ней? – решила Анфиса. – Отец у Дуни богатый, приданое хорошее даст и княгиня добавит. Ефросинья Ярославна женщина справедливая и щедрая, всегда меня за рукоделье награждала. Один раз даже летник со своего плеча пожаловала.
– Ключница приказала, что сын твой пришел к ее мужу, мол, работа для него есть. Княгиня хочет на него посмотреть, – передала соседка. – Только ты ни слова сыну об этом, я поклялась, что никому не скажу.
– Ему незачем знать, – сказала Анфиса. – Позови его, он в сарае что-то делает. И приходи вечером, я к тому времени закончу вышивать скатерть.
Никита Голопуз пришел в княжеский терем в новой рубахе и портах и сапогах, оставшихся от отца. Сын их обувал очень редко, потому что были малы, предпочитал ходить босиком. В сапогах он сильно косолапил, из-за чего чувствовал себя неловко, терял гонор. Мать поэтому и заставила его обуть сапоги, чтобы видом своим и повадками не надерзил княгине.
Ефросинья Ярославна с дочерью сидели в горнице в окружении ближних холопок. Ярослава читала в слух апокриф «Хождение Пресвятой Богородицы по мукам», холопки слушали и занимались рукодельем. Столяра привела в горницу ключница Авдотья Синеус. Никита Голопуз перекрестился на иконы, поздоровался, поклонился княгине и княжне. Блудный взгляд его встретился с Ярославиным, отчего девушка загорелась, как маков цвет. Потом он схлестнулся с властным взглядом княгини – и уже у юноши покраснели уши.
Авдотья указала ему на стоявший в углу сундук, резной, с серебряными ручками:
– Вот этот надо починить, стенка боковая у крышки отваливается.
Столяр осмотрел сундук.
– Да тут работы всего ничего, я мигом сделаю! – хвастливо заявил он, развязывая мешок с инструментами.
– Только не здесь, в сенях делай, – приказала княгиня.
Никита понес сундук в сени. Вскоре там застучал молоток.
Ефросинья Ярославна, позвав жестом ключницу, вышла в соседнюю комнату.
– Ну, что, матушка? – нетерпеливо спросила ключница.
– И вправду, кобель… – подвела княгиня Ярославна итог смотринам. – Что ж, два сапога будут парой. – Она распорядилась: – Пожалуешь от меня новые сапоги, только размер нужный ему подбери, чтоб не косолапил.
– Бедному все сапоги по ноге, – возразила ключница, которая княжеское добро отдавала с такой тяжестью, словно от собственного сердца отрывала.
– А на Красную горку (воскресенье Фоминой недели) пусть он посватает Дуню Кривую и через неделю справит свадьбу.
– Как прикажешь, матушка, – заверила Авдотья Синеус.
– Хорошо будет, если к возвращению Владимира из похода, этого столяра в Путивле не окажется. Найдите ему дело где-нибудь подальше.
– Найдем, матушка, – пообещала Авдотья. – Он до зимы будет работать в селе Кукушкино, церковь
