Колдун перевернулся на правый бок и продолжил храпеть.
– В наказание за это на тринадцать ночей потеряешь колдовскую силу, – напомнила ведьма.
Колдун, не просыпаясь, отмахнулся рукой, как от назойливой мухи.
– Ну, уж нет, голубчик, так просто ты от меня не отделаешься, я из-за тебя страдать не собираюсь! – злорадно улыбнувшись, произнесла ведьма.
Она швырнула горсть перетертого корня барвинка в огонь. Пламя полыхнуло высоко и ярко. Ведьма подкинула в огонь дров, которые сразу занялись и весело затрещали. Варево в горшке задвигалось. Казалось, что-то живое внутри него пытается выбраться наружу, пробует в одном месте, вспучивая поверхность, в другом, в третьем, но делает это нехотя или из последних сил. Чем ярче разгорался огонь, тем чаще вспучивалось варево. При этом изображение на его поверхности чудным образом оставалось не искаженным. Неведомая сила медленно подняла колдуна в воздух, вынесла из избы через дыру-дымоход в крыше, подняла выше деревьев и понесла над полями и лесами из Владимира к путивльскому посаду. Поскольку летел он не по своей воле, а значит, не со скоростью мысли, намного медленнее, ведьма прикинула, что до Путивля он доберется не раньше середины ночи, и решила, что за это время успеет и сама слетать кое-куда. Она разделась догола, распустила волосы и намазала тело кротовым жиром. В тех местах, где она мазала, кожа теряла чувствительность, как при обморожении. Оставив несмазанными только ладони и пятки, ведьма оседлала помело и вылетела через трубу со словами:
– Выезжаю, выезжаю, ни за что не задеваю.
Ночной прохладный воздух обжег ее смазанное тело, а ладони и пятки засвербели. Ведьма потерла ладонь о ладонь и пятку о пятку. Из них посыпались холодные синие искорки. Эти искорки разлетелись в разные стороны в поисках открытых глаз людей, животных и птиц. Кому не спится сейчас, тому и достанутся искорки. Из глаз они скатятся в душу человека, животного или птицы и усыпят ее до первых петухов. Пока душа будет спать, тело отправится на Лысую гору обслуживать шабаш. К утру тело так изработается, что тринадцать дней будет вялым, больным.
Когда ведьма проносилась мимо избы Ваньки Сороки, из трубы вылетела утка-нырок.
– Здравствуй, кума! – поприветствовала ведьма. – С новосельем тебя!
Утка крякнула в ответ и, часто-часто маша крыльями, отчего они стали казаться невидимыми, потянула в сторону Лысой горы.
Ведьма полетела в другую сторону – в Степь, к стоянке русской рати. Все мысли ее были о князе Владимире, поэтому «видела», как он проезжал по тем местам, где она летела. Вот поле, где князь останавливался на обед. Потом она пролетела над избой, в которой на лавке ночевал Владимир. Теперь на этой лавке спала дочка хозяев, к которой он приставал, она уже хотела уступить, но помешал отец девушки. В следующий раз они ночевали в остроге, где Владимир учил брата Олега биться на мечах и ушиб ему плечо. Дальше были ночевки в поле. Ведьма подлетела к последней стоянке русской рати – прошлое совместилось с настоящим. Владимир спал в княжеском шатре вместе с отцом, братом Олегом и двоюродным братом Святославом. Рядом с княжеский стояли еще четыре шатра поменьше, в которых устроились на ночь воеводы, тысяцкие и другие ближние бояре. Остальные ратники спали кто на телегах, кто на земле. Ведьма приземлилась рядом с княжеским шатром. Поперек входа в него спал на попоне молодой и крепкий дружинник. Ведьма осторожно переступила через него, проникла в шатер. В темноте она видела не хуже кошки. Князь Владимир, укрывшись плащом, спал справа от входа, возле полотнища шатра, лицом к нему и поджав ноги. Рядом с ним лежал Олег. Ведьма осторожно дотронулась до плеча Олега, заставив откатиться от брата, уступить ей место. Она легла рядом с Владимиром, запустила руку под плащ. Юноша спал в одной рубахе. От прикосновения женской руки тело его напряглось, а потом задрожало. Владимир тихо застонал, просыпаясь. Ведьма поцеловала его в губы и пустила ему в рот немного слюны. Как только юноша проглотил ее слюну, на него напало непонятное состояние между сном и былью, когда он все чувствовал, но ничего не понимал и не мог пошевелиться. Ведьма оседлала его и трижды довела до наслаждения Владимира и себя. Потом она еще раз поцеловала юношу и втянула его слюну себе в рот. Быстро и бесшумно она вышла из шатра. Дурачась от переполнявшего ее счастья и желая поделиться им с другими, она пощекотала в паху спящего у шатра дружинника, отчего он испытал неземное блаженство. Ведьма игриво пошлепала его по левой щеке и стремительно полетела домой, чтобы не опоздать к прибытию колдуна.
Князь Владимир с трудом вынырнул из сладкой дремы. Сначала он не мог понять, где находится, потом – приснилась ему любовь с женщиной или была на самом деле. Решил, что приснилась, только непонятно было, отчего тело мокрое. Покачиваясь от охватившей его сладкой слабости, он встал и вышел из шатра. Молодой дружинник тоже проснулся. Он сидел на попоне и тер рукой левую щеку, которая зудела, словно обмороженная.
– Не спится? – спросил дружинник князя Владимира.
– Да, – ответил князь. – Такая баба приснилась – ух!
– И мне тоже, – поделился дружинник. – Никогда в жизни так приятно не было!
Они вдвоем отошли на пару шагов от шатра и помочились на землю. Каждый вспоминал приснившуюся ему женщину, не ведая, что думают об одной и той же.
Когда ведьма вернулась к себе домой, огонь в печи еле тлел. В горшке было видно, что колдун летит очень медленно и почти над землей. Если на пути попадалось дерево, колдун ударялся в него головой или плечом. Дереву трудно было противостоять силе, которая его влекла, поэтому оно или гнулось, или выворачивалось с корнем, или ломалось, и колдун летел дальше. Ведьма подкинула в огонь дров. Чем ярче разгоралось пламя, тем выше и быстрее летел колдун. Вот он приблизился к Путивлю, пролетел над посадом, с грохотом протиснулся по печной трубе и дымоходу и оказался в горнице, зависнув в полусажени нам полом перед ведьмой. Несмотря на то, что голова колдуна была сплюснута чуть ли не в лепешку и живого места на ней не найдешь, он продолжал спать.
– Эй, кум, просыпайся! – ведьма потрясла его за плечо.
Колдун перевернулся в воздухе на другой бок, но просыпаться не собирался.
Ведьма осмотрела его привередливым взглядом. Может, он был прав, когда не хотел лететь к ней? Не хотелось ей портить прекрасное настроение, с которым вернулась со свидания с князем Владимиром. Как- нибудь переживет наказание – лишение колдовской силы на тринадцать ночей. Ведьма развернула колдуна головой к печи и толкнула его в топку:
– Проваливай к чертовой матери!
Колдун, вылетая из избы, с грохотом протиснулся по дымоходу и трубе и послушно полетел на Лысую гору на свидание с матерью черта, от которого зачала его мать, то есть к своей бабке.
Ведьма блажено потянулась, вспомнив князя Владимира, а потом вынула ухватом из печи горшок с варевом, перелила его в корыто, наполовину заполненное молоком, капающим с ее рубахи. Молоко побурчало, точно обиделось, и стало золотистого цвета. Ведьма села в корыто и принялась смывать молоком кротовий жир с тела. Очищенная кожа становилась бело-розовой, как у младенца. Помои ведьма вынесла на улицу и вылила вдоль соседских заборов. Через несколько дней здесь вырастут барвинки с золотистыми стеблями и темно-красными и розовыми, а не голубоватыми, цветами. Вернулась в избу она с криком первых петухов. Молоко с рубахи больше не капало – колдовство ведьмы временно потеряло силу.
17
Русская рать медленно приближалась к реке Донец. День был солнечный и теплый. Прогревшаяся земля парила, от нее шел густой запах молодой травы. Кони тянулись к траве, пытаясь скубнуть на ходу, и время от времени тревожно всхрапывали, чуя стаи волков, которые на приличном расстоянии сопровождали рать, ожидая обильной добычи. А в небе кружили в предвкушении поживы стервятники, орлы и вороны. Их было так много, будто слетелись со всей Земли Русской.
Сысой Вдовый изредка подгонял вожжами понурую кобылу, которая продолжала идти с той скоростью, которую считала нужной. Поклажа на телеге была не тяжелая и с каждым днем все уменьшалась, но быстрее идти кобыла отказывалась, а если ее, подгоняя, били кнутом, сразу останавливалась и не двигалась с места, пока не пройдем боль. Пока она стояла, Сысой выслушивал со следовавших за ним телег столько ругани, сколько не перепадало за всю предыдущую жизнь. Чтобы больше не давать поводов для оскорблений, поскольку отвечать на них Вдовый не умел, а терпеть не хотел, на второй день он передрался в хвост обоза, стал замыкающим. Рядом с ним сидел на телеге ополченец Василек Терпилов,
