солдат, нанес вред эскадрону, всему полку. Видеть такое в эскадроне «Молния» — позор!
Воины слушали меня молча и внимательно. Слишком убедительным был тот наглядный урок, и никто не возражал, не пытался перевести разговор на шутку, как бывало прежде.
— Я поставлю вопрос перед командованием,— продолжал я, повысив голос, чтобы слышали даже стоящие в стороне солдаты,— и добьюсь строгого наказания каждого, кто появится в расположении части в пьяном виде.
После этой памятной истории действительно был издан приказ, запрещающий появление в казарме в пьяном виде. И после этого пьянка пошла на убыль. Однажды я услышал такой разговор двух младших офицеров:
— Ну, что, не сходить ли нам?..
— Пропустить по чарке, а потом рубить лозу, как Заман-хан? — в тон первому ответил второй и оба рассмеялись.
День ото дня дисциплина в эскадроне улучшалась. И когда однажды была объявлена ночная тревога, наш эскадрон первым в полку выстроился, готовый выполнить любой приказ командования. Подполковник Багир-Ага-Бахрами перед строем объявил эскадрону благодарность.
После отбоя капитан Нурулла-Мирза подозвал меня и, не в силах сдержать улыбку, сказал:
— Спасибо вам, ождан Гусейнкули-хан. Мне приятно было слышать сегодня похвалу командира полка. И я, в свою очередь, объявляю благодарность вам!
В казарме перед сном я спросил Аббаса:
— Теперь можно назвать наш эскадрон «Молнией»?
Он засмеялся:
— Выходит, и из этих тегеранских пьянчуг можно сделать настоящих солдат! — Он посмотрел на меня лукаво и добавил:— А не выпить ли нам по такому случаю? Я погрозил ему пальцем.
— Смотри, такие мысли до добра не доведут: приказ о пьянстве остается в силе.
Помнится, доброе настроение долго тогда не покидало нас. Уснуть мы не могли: говорили, говорили... вспоминали старых друзей, строили планы на будущее.
Казалось, все пошло хорошо. Эскадрон был на виду, солдаты исправно выполняли свои нелегкие обязанности, а офицеры старательно проводили занятия. И вдруг...
Мы сидели с Аббасом в опустевшей после занятий комнате. К нам без стука, не спросив разрешения, вошел рядовой Зульфо. Я не сразу узнал его — все лицо солдата было залито кровью. Губы его дрожали, и он не мог толком сказать, что же произошло.
Я поднялся, подошел к нему.
— Что случилось? Тебя избили?
Наконец Зульфо проговорил:
— Младший лейтенант Заман-хан... Ударил в лицо...
Опять этот Заман-хан!
— За что? Как все произошло? — спросил Аббас. Солдат был совсем молодым, только начал службу, и я видел, что от обиды он сейчас готов был расплакаться.
— Ты не волнуйся,— успокаивал я,— младший лейтенант будет наказан, если он виноват. Так что же случилось?
— Он шел... А я не заметил, не отдал чести. Вот он и... ударил кулаком... Кровь из носа...
— Младший лейтенант был пьяный? — спросил Аббас. Солдат пожал плечами.
— Похоже на это. Немного пахло от него...
— Аббас, приведи сейчас же младшего лейтенанта сюда и вызови караул. А ты,— повернулся я к Зульфо,— иди умойся, приведи себя в порядок. Крепче держись!..
Через пять минут Аббас привел пьяного Заман-хана.
— По какому праву меня задержали? — вызывающе закричал он.— Я офицер и...
— Замолчите! В настоящее время я дежурный по эскадрону и несу ответственность за порядок на его территории.
— Вот и арестуйте этого сопливого мальчишку, который не приветствует рфицеров! — снова закричал Заман-хан.
— Вы знаете, что бить солдат запрещено?— с трудом сдерживая свое негодование спросил я.
Он, видимо, почувствовал мою скрытую свирепость и трусливо ответил:
— Знаю, но он...
— А если знаете, то сдайте оружие. Вы арестованы! Командование решит, как с вами поступить.
Заман-хан попытался было сопротивляться, но вызванный Аббасом караул быстро и бесшумно обезоружил наглеца. Младший лейтенант озверел и готов был кинуться на меня, растерзать.
— Уведите его.
В бессильной злобе и ярости Заман-хан размахнулся и хотел ударить одного из конвойных. Тот увернулся и вопросительно взглянул на меня.
— Действуйте, как положено, когда оказывают сопротивление! — приказал я.
Солдаты набросились на Заман-хана, смяли любителя мордобоя и скрутили ему руки.
— Всыпьте ему,— тихонько посоветовал Аббас здоровенному солдату.— На пользу ему пойдет.
— Вы не смеете! — завопил пьяный офицер.
— Действуйте по уставу!— повторил я приказ солдатам.
Всем было известно, что не любят Заман-хана, а тут был повод отомстить ему. И верно, ребята с удовольствием стали приводить ненавистного офицера в чувство. Пьяный прохвост кричал, умолял, грозил — ничего не помогало. Его крики перемежались с глухими ударами и смачным стоном, который часто слышится от дюжих мясников.
На шум пришел капитан Нурулла-Мирза.
— Что здесь происходит?— грозно спросил он. Я коротко доложил:
— Младший лейтенант Заман-хан явился в расположение части пьяным, избил солдата, оказал сопротивлние при задержании, угрожая телесными повреждениями конвойным.
Нурулла-Мирза сразу все понял. С брезгливой миной на лице он мельком глянул на распростертого на полу офицера и круто повернулся к выходу.
— Я одобряю ваши действия, ождан! — коротко бросил он в дверях.
О случившемся моментально узнал весь эскадрон. Солдаты издевательски посмеивались над подловатым офицером. А я ловил на себе взгляды, в которых сквозили явное одобрение и симпатия, а это нам с Аббасом было очень дорого.
«Милая Парвин! Я получил твое письмо, и тоска по тебе с новой силой сдавила мое сердце. Родная, свет очей моих, как тяжело нам в разлуке! Я представляю, сколько горя, тяжких страданий выпало на твою долю, и готов на крыльях лететь к тебе, любимая, чтобы защитить от злых людей. Но что поделаешь — служба есть служба, я вынужден находиться вдали от тебя. Правда, мне обещают отпуск, и, возможно, мы увидимся. . Когда я узнал про отпуск, то совсем потерял покой. Скорей бы!..
Передай поклон от меня тете Хатидже и бабушке.
Помни, родная, что сердцем я всегда с тобой... дорогая моя!..
Твой Гусейнкули».
Я прочитал письмо, вложил в конверт и стал аккуратно выводить адрес. Как обрадуется моя Парвин! Лицо ее засияет, словно луч солнца упадет на него. И вдруг я с ужасом подумал: так давно я не видел Парвин... черты ее лица стали стираться в моей памяти, остались только контуры, словно рисунок пером. Должно быть, изменилась Парвин за это время. Какая она теперь?..
Нет, надо обязательно добиться отпуска и наведаться домой, иначе можно с ума сойти.
В мрачном настроении побрел я на почту. Шел, не замечая ничего вокруг, и не сразу догадался, какая это музыка доносится издалека. Прислушавшись, понял, что это из наккара-ханы Имама-Ризы льется мелодия. Знакомый духовный гимн плыл над городом. Оркестр находился на высоком минарете, и музыку было слышно далеко. Только почему же играют в неурочный час? Ведь наккара-хана открывается только вечером. Видно, случилось что-то такое, что заставило музыкантов раньше времени взяться за свои зурны.
Навстречу мне попался сержант Фаррух.