ответил:
— Убит полковник Мухамед-Гусейн-Мирза, губернатор Систана. Только пока об этом не следует распространяться.
Он взвил своего коня на дыбы, пришпорил и погнал с места в карьер. Копыта звонко зацокали по булыжной площади.
«Вот тебе и на,— думал я, возвращаясь во главе эскадрона в расположение части. — Как же это могло произойти? Все мы слышали о полковнике Мухамед-Гусейн-Мирзе. До приезда Таги-хана в Мешхед он командовал жандармерией и слыл прогрессивным человеком, а при Таги-хане стал начальником его штаба. Женат он был на русской, и когда ему с упреком говорили об этом, он отвечал: — «Я горжусь тем, что моя жена — дочь великого русского народа». Единомышленник Таги-хана, Мухамед-Гусейн-Мирза ненавидел Кавам-эс-Салтане. Так что не трудно догадаться, кто убил его».
И тут я вспомнил, что полковник был старшим братом Нурулла-Мирзы, и мы слышали, что Нурулла- Мирза всегда гордился братом, был уверен в его большом будущем. И вдруг такой удар!..
Когда я пришел к капитану выразить свое сочувствие, Нурулла-Мирза встретил меня спокойно, но я видел, как тяжело переживает он скорбную весть.
— Я собираюсь ехать в Систан,— сказал он мне.— Надо узнать, как там все... Вы, господин ождан, возьмите пока командование эскадроном на себя.
Я заверил командира, что все будет в порядке, и он может быть спокойным за дела в эскадроне.
Он взглянул на меня и задумался, опустив голову на руки. Я заметил, что в его волосах пробивается седина... Мне хотелось еще что-нибудь сказать, но я молчал. Постояв минуту, я осторожно вышел.
Через несколько дней он вернулся из поездки в Систан. Я доложил, что никаких происшествий за время его отсутствия не произошло.
— Садитесь, господин ождан,— указал он мне на стул.— Мне надо поговорить с вами.
Я сел, не спуская с него глаз. Он казался очень усталым, грустным, словно бы отрешенным.
— Я помню, как тепло говорили вы о моем покойном брате,— начал он глуховатым голосом.— И вот — решил рассказать вам, как там все произошло...
Он снова надолго замолчал, видимо, вновь и вновь переживал недавнюю трагедию.
— В тот день мой брат был в гостях у начальника штаба Новзари. Возвращался он поздно. Двое неизвестных выбежали навстречу экипажу и стали стрелять в упор. Убили брата и кучера. Скрыться убийцам не удалось — их схватили прибежавшие на выстрелы полицейские... Задержанные в эту же ночь были спешно расстреляны!..
У меня вырвался возглас изумления.
— Да, их сразу же расстреляли, как это ни странно. Потом мне сказали, что это был стихийный акт возмездия... что взбешенные солдаты сами расправились с террористами. Но я говорил с солдатами, они подтвердили, что получили приказ. И как оказалось — в эти дни там был англичанин капитан Кагель. Вам ничего не говорит эта фамилия?
Снова Кагель! Всюду, где он появляется, происходят подлости и убийства. Но нужно ли говорить командиру, что я очень близко встречался с этим англичанином?..
— Где-то я слышал такую фамилию,— ответил я неопределенно.
Нурулла-Мирза, очень пристально взглянул мне в лицо и вздохнул.
— Я тоже слышал!..
И трудно было понять, что он этим хотел сказать, но мне показалось, что ему кое-что известно о Кагеле и что он связывает его имя с подлым убийством в Систане.
ВОКРУГ ПАЛЬЦА
Время шло, а мы все бездействовали, ожидая сигнала. И порой казалось, что в напрасных надеждах и ожиданиях пройдут годы, мы состаримся, так и не вступив в настоящую борьбу, в последний и решительный бой. Неужели руководители партии не понимают, что народ не может вечно изнывать под гнетом своих и иностранных поработителей, что рано или поздно терпение лопнет, гнев выплеснется наружу — и тогда не остановить волны народного возмущения, как не остановить горного потока в узком ущелье?!. Но ведь тогда труднее будет возглавить освободительное движение...
Но сомнения не надолго овладевали нами,— каждый понимал, что руководители партии лучше, чем мы, знают положение в стране и не упустят момента. И в то же время мы чувствовали, что в воздухе пахнет порохом, что время решительных действий не за горами.
Мне показалось, что это время настало, когда я узнал о восстании в районах Миянабада, Джувейна и Баме — Сафиабада.
Утром меня вызвал командир полка. Явившись, я вытянулся перед ним, ожидая приказаний. Сразу же я заметил, как он встревожен чем-то, даже взволнован.
— Я хочу дать вам очень важное поручение,— сказал он, внимательно оглядев меня.— Из Тегерана получено сообщение о том, что вот в этом районе,— полковник провел пальцем по карте, очертив острый треугольник,— группа мятежников подняла бунт и выступила против правительства. Его величество шах- ин-шах весьма огорчены этим и
приказали навести там порядок. Выполнить эту задачу приказываю третьему эскадрону. Только командовать им будет не Нурулла-Мирза... он внезапно заболел... а подполковник Довуд-хан. Вы, как старшина эскадрона и опытный военный, должны оказать подполковнику всяческое содействие и помощь при выполнении задания.
Я слушал его и думал: значит, действительно началось. Только почему ничего не сообщил нам учитель Ареф? И как теперь поступать? Присоединиться к восставшим? Но ведь мы не готовы к этому, солдаты вряд ли решатся на такой шаг...
— Во главе мятежников стоят отъявленные разбойники — Абдулали-Сердар и Гулам-Риза-Сердар. Только что из Миянабада получено сообщение: там идут ожесточенные бои между правительственными войсками и бандитами. Я уверен, что ваш эскадрон, носящий почетное наименование «Молния», действительно как молния обрушится на разбойников и быстро наведет порядок в этом районе. Кстати, по окончании операции подполковник приступит к исполнению своих новых обязанностей — он назначен правителем Миянабада. Сейчас я представлю вас подполковнику.
Жестом он приглашает меня в соседнюю комнату. Входим и видим: на низкой кушетке сидит невысокий широкоплечий казачий офицер лет сорока. У него курчавые волосы и тонкие усики. Как только я вошел, он впился в меня своими светлыми водянистыми глазами. Потом он поднялся и строго спросил:
— В каком состоянии эскадрон, ождан?
— Господин подполковник,— отчеканил я, — третий эскадрон «Молния» готов к выполнению любого приказа командования!
Довуд-хан снова внимательно осмотрел меня и сказал уже более дружелюбно:
— Я весьма доволен ответом. Можете идти и готовить эскадрон к походу. У нас еще будет время поговорить. Выступаем завтра в десять. В пути будем шесть суток, не меньше.
Вернувшись в казарму, я разыскал Аббаса. По моему возбужденному виду он сразу догадался, что произошло что-то необычайное.
— Кажется, началось,— еще более убежденно сказал я ему. - В моих родных местах — восстание. Наш эскадрон посылают на усмирение восставших. Понимаешь, надо немедленно связаться с Арефом. Думаю, что он разрешит нам примкнуть к повстанцам. Разгорается пламя, друг Аббас! Но Аббас не разделил моей радости. Задумчиво почесав подбородок, он сказал с нескрываемым сомнением:
— Восстание — это, конечно, хорошо! Но вот стоит ли нам переходить на сторону повстанцев?.. В одном ты, Гусо, прав — надо не мешкая связаться с Арефом. И поеду к нему я.— Опережая мое несогласие, он быстро добавил: — Только не спорь. Тебе надо готовить эскадрон к походу.
И верно — дел у меня было невпроворот, и отлучиться из части я не имел никакого права. Но чем бы я ни занимался — осматривал ли лошадей в конюшне, проверял ли оружие и обмундирование у солдат, следил ли за подготовкой провианта и фуража — все время думал об учителе: что же посоветует Ареф?