— Слышали, господин ождан?— возбужденно заговорил он,— удивительное чудо произошло!..
— Ничего не слышал, — признался я. — А что такое? Сержант обрадовался— есть кому рассказать потрясающую новость.
— Огромный камень совершил паломничество и пришел на поклонение к Имаму-Ризе... Правда, чудо?!
Я ничего не понял.
— Какой камень? Как пришел?
— Обыкновенный, мертвый камень, — захлебываясь от восторга, пояснил Фаррух.— Из самого Кучана до ворот «Бала-хиябана» катился этот валун... А оттуда его народ приволок к храму Имама-Ризы. Чудо, подумать только — великое чудо!
«Опять какой-то фокус»,— решил я и спросил:
— Ты что, сам видел, как этот камень двигался по дороге?
— Нет,— замотал головой сержант,— но что камень этот святой... я видел своими глазами. Уже три чуда на своем веку я видел,— добавил он с гордостью.— Первое — открылся замок, который никто до этого открыть не мог; второе чудо — прозрел слепой, а третье — вот этот камень, который может сам двигаться. О, аллах, какое чудо!..
Фаррух пошел дальше, и я видел, как он остановил какого-то солдата и, размахивая руками, стал рассказывать ему о «свершениях аллаха». И вечером в казарме разговоры велись больше всего о чудодейственном камне. Особенно горячился Фаррух. Он подходил к каждому и, от волнения брызгая слюной, рассказывал, какое диво он видел у храма Имама-Ризы. Его рассказ постепенно обрастал все новыми подробностями и таинствами.
Аббас долго слушал его и наконец сказал спокойно:
— Ты, друг, в самом деле веришь этой чепухе?
Фаррух остолбенел и на минуту даже потерял дар речи.
— Как, вы спрашиваете серьезно? — в свою очередь поинтересовался он.— Весь город взбудоражен и поражен небесным явлением, а вы шутите.
— Нет, я не шучу вовсе,— возразил Аббас — Просто никакого чуда не было и нет. Одурачили простаков, а вы и уши развесили!
— Но ведь камень прикатился к храму? — все еще недоумевая, вопрошал Фаррух.
— Люди его прикатили. Люди. Ночью,— твердил ему Аббас. — Я такие вещи уже видывал. Знаешь, как это делается? Вот послушай. Работают, к примеру, крестьяне в поле. Попадается им увесистый камень. Куда его деть? Ясное дело — вырыть и отнести подальше, например, на обочину дороги. Хорошо, выкатили камешек... А по дороге идут паломники в Мешхед. Длинный путь. Скучно идти. Увидев камень, один из них и говорит:
«А что, братцы, камень тоже, небось, идет на поклонение»,— «Поможем ему»,— предлагает другой. Вот и катят они никому не нужный камень по очереди. А надоест — другие возьмутся. А те, первые, придя в Мешхед, скажут кому-нибудь: «Камень, мол, идет к святому храму! Чудо великое...» Вот так и этот слух родился. А раздуть такую брехню легче легкого. Понял?
Но Фаррух не хотел сдаваться.
— Нельзя так говорить — грех!— назидательно возглашал он.— Я, к примеру, уже третье чудо вижу. Про то, как замок на сундуке в храме открылся, ты, Аббас, слышал? Хотя ты ничего не видел на свете! А я своими глазами...
Аббас отмахивался.
— Брось сказки рассказывать, здесь не маленькие дети. Надо было святошам, чтобы чудо свершилось, вот этот самый замок и открылся. Ты думаешь, что ключа к нему нет? Когда нужно — находят...
Фаррух задохнулся от злости.
— Вот,— крикнул он, вытаскивая из кармана платок. Развернув его, он достал клочок какой-то ткани.— Знаешь, что такое? Это материя от драгоценной одежды того паломника, которому удалось замок открыть. Святой человек!
Даже не глянув на лоскут простого ситца, Аббас поморщился.
— Темнота. Невежда,— со вздохом сказал он.— Эх, дурень! Думаешь, какая-то скрытая сила в этом клочке? Гряпка обыкновенная. Выбрось ее, вот Мой совет. Хорошо — гниды в этом лоскутке не было, а то святые вши заели бы тебя до костей!..
Солдаты засмеялись, а Фаррух, растерянно озираясь, схватился за голову.
— Не верите? — чуть не плача спросил он.— И в прозрение слепого не верит»?
— Ну, знаешь,— сказал Аббас — насмешил ты всех! Да известно ли тебе, что этот новоявленный слепой — мой родственник. И уж кто-кто, а я-то доподлинно знаю, как было дело. Тряхни-ка теперь своими глупыми мозгами, дуралей!
Солдаты окружили спорщиков.
— Расскажи, Аббас!..
— Да, интересно.
— Ну-ка, что это за родственник был у тебя?
И Аббас начал рассказывать:
— Было это семь лет назад. Год тогда — помните? — был неурожайным. Голод свирепствовал в селах. А у этого моего родственника — шестеро детей, жена, мать... Кормить — поить надо. Кто-то посоветовал ему податься я Мешхед; смотритель божьего храма Имам-Ризы Мутавелли-баши оказывает, мол, помощь бедным людям. Приехал. Мутавелли-баши спрашивает: — «Кто такой, откуда приехал и зачем?» — «Я издалека, — отвечает мой родственник.— Много верст отшагал с надеждой на вашу милость».— «А что у тебя случилось?» — спрашивает Мутавелли-баши. — «Неурожай... Голод пригнал меня к вам»,— говорит проситель. Мутавелли-баши подумал-подумал и спрашивает: — «А есть ли у тебя в Мешхеде родственники?»— «Нет».— «А знакомые?» — «Тоже нет».— «Совсем никого?» — «Никого».— «Это хорошо»,— говорит смотритель храма. А родственник мой понять не может— почему хорошо. Но помалкивает, ждет.— «А, может быть, ты с кем-нибудь познакомился здесь?» — снова допытывается Мутавелли-баши у пришельца. «Да нет, не успел»,— отвечает ему тот.— «Тогда вот что,— строго говорит Мутавелли-баши, — во имя аллаха, во имя Имама-Ризы ты должен совершить одно дело, и мы отблагодарим тебя. Семья твоя будет сыта до нового урожая».
— И предложил он ему сыграть роль слепого? — нетерпеливо спросил один из солдат.
— Ну, конечно,— засмеялся Аббас.— А об остальном вам может рассказать сержант Фаррух.
Все уставились на сержанта, но тот обидчиво надул губы и, не сказав ни слова, вышел из казармы.
Его уход не испортил общего веселья. Солдаты продолжали шутить и посмеиваться над легковерами. Я смотрел на их оживленные лица, слушал их громкий разговор и думал: это очень хорошо, что солдаты перестают слепо верить даже религии и начинают трезво шевелить мозгами, а, значит, и разберутся, на чьей стороне правда. И еще я подумал: какой замечательный агитатор мой друг Аббас.
— Тот мнимый слепой действительно твой родственник?— спросил я Аббаса, когда мы остались вдвоем.
— А почему бы и нет? — ответил он, и в его глазах заплясали лукавые искорки.— У каждого человека могут быть родственники. А чем я хуже других?
Оба мы расхохотались.
На утро были назначены маневры. Капитан Нурулла-Мирза объяснил мне, какая задача стоит перед эскадроном и приказал ровно в десять часов выстроиться на площади Кухе-санги.
Мы уже были на месте и ждали командира. Мой Икбал словно бы чувствовал, что предстоит горячее дело, и нервно перебирал ногами, прядал ушами, раздувал широкие ноздри. Я похлопывал его по гладкой шее, и конь, повернув голову, косил на меня черным блестящим глазом.
И вдруг я вижу: скачет к площади офицер штаба. Резко осаживает возле меня коня, и, наклоняясь, говорит негромко:
— Отведите сейчас же эскадрон в казармы! Маневры отменяются.
Голос у него дрожит, сам он несказанно взволнован.
— А что случилось? — спрашиваю его тоже вполголоса. Он оглянулся — не подслушивает ли кто — и
