— Разрешите?— поднялся молодой офицер Сейд-Гусейн-Бербери.— Я понимаю порыв уважаемого Кучик-хана. Но считаю, что взятие Боджнурда надо поручить другой части.

Кучик-хан вскочил и закричал, брызгая слюной:

— Почему другой? Отвечай, почему другой? Мы что, не справимся, да? Не справимся, струсим, испугаемся пуль?.. Мы никогда не видели саблю и пулю?

Салар-Дженг нахмурился и сказал негромко, но властно:

— Прошу соблюдать порядок и дисциплину.

Но Кучик-хан долго еще не мог успокоиться, все бормотал что-то, зло поглядывая на Сейд-Гусейн- Бербери. А тот, дождавшись тишины, спокойно продолжал:

— Я не сомневаюсь в храбрости полка «Джаммаз». Но, во-первых, этот полк уже не раз показывал свою ненужную горячность, даже жестокость... вспомните хотя бы, как его всадники вырубили буквально всех моаззезовских воинов два года назад... А во-вторых, ни Кучик-хан, ни кто-либо из его полка не знает города так, чтобы действовать наверняка. Поэтому я считаю, что при взятии Боджнурда нужно как можно меньше кровопролития, чтобы люди видели, кто мы такие. И руководство операцией следует поручить тому, кто знаком с городом.

И в этот момент у меня мгновенно созрел план. Поначалу он показался мне настолько простым, что я даже сам удивился. Наверное, вид у меня был такой взволнованный, что Салар-Дженг с улыбкой спросил:

— Что, Гусейнкули-хан, у вас, кажется, есть предложение?

— Он же вырос в Боджнурде,— скороговоркой вставил Сейд-Гусейн-Бербери.— Ему, как говорится, и карты в руки.

Все оживленно задвигались, стали шептаться, повернулись ко мне.

А я еще не привык к своей новой роли члена реввоенсовета, смущаясь под взглядами малознакомых людей, поднялся и сказал неуверенно:

— План действительно есть... Только вот не знаю... Словом, в деталях он еще не обдуман.

— Ничего,— подбадривая меня улыбкой, отозвался Салар-Дженг.— Доложите суть. Обдумаем сообща.

— Уверен, что в Боджнурде нас еще не ждут,— начал я.— И тут все решит внезапность. Если дадите мне самых быстрых и выносливых коней и лучших всадников, то мы сможем беспрепятственно въехать в город. А там я все ходы и выходы знаю, сумею найти квартиры офицеров, арестовать их, а с солдатами как-нибудь столкуемся...

Салар-Дженг не дал мне договорить. Вскочив стремительно, он подошел ко мне и протянул руку. Глаза его светились страстным внутренним огнем.

— Благодарю,— сказал он проникновенно.— План принимаем. Верно, товарищи?— повернулся он к собравшимся, не выпуская моей руки.

Одобрительные возгласы послышались в ответ.

Он снова взглянул на меня.

— Операцию поручаю вам. Возьмите с собой людей, сколько найдете нужным. Через час доложите о готовности. И обдумайте детали. Ну, желаю успеха!

Мы с Аббасом вышли из дома.

Стояла теплая летняя ночь. На небе высыпали звезды. Полумесяц был похож на саблю, вынутую из ножен, и точно напоминал нам о предстоящих сражениях, жестоких и кровавых.

Наверное, и солдаты думали об этом, потому и веселились сейчас, радовались жизни, такой быстротечной и ненадежной, готовой оборваться в любой момент выстрелом или жутким воем снаряда.

— Гусейнкули!

Мы оба оглянулись. Нас догонял Пастур. Был он возбужден и дышал тяжело от быстрого бега или от волнения.

— Что-нибудь случилось?— тревожно спросил я.

— Да, не скрою,— проговорил он с нотками обиды.— Мой друг получает серьезное и опасное задание, а меня и не собирается брать с собой. Разве это по-дружески?

Ах, как я был благодарен ему в эту минуту!

— Пастур, дружище,— протягивая ему обе руки и улыбаясь, сказал я,— да я за счастье сочту быть рядом с вами в трудную минуту. И если вы согласны...

— Я для того и бежал за вами, чтобы сказать о своем согласии,— засмеялся Пастур.— Значит, берете?

Вместе мы отыскали наш эскадрон, расположившийся на окраине села. Здесь горели большие костры, снопы искр с треском взвивались в ночное небо, соперничая в яркости со звездами. Вокруг костров собрались вместе солдаты и крестьянские парни и девушки, шутили, смеялись.

Аббас пошел собирать нужных нам людей, а я вдруг подумал, как трудно будет им вот так, сразу, перейти от бездумного веселья к трудной и опасной работе, связанной со смертельным риском. И, наверняка, не все утром встретят входящие в город наши войска. Но что поделаешь, приходилось вырывать из веселого круга и вести за собой в ночь, навстречу неизвестности.

Через час я докладывал Салар-Дженгу о готовности отряда выехать на выполнение приказа.

— Мы посоветовались с Аббасом и Пастуром и решили, что сумеем обойтись без кровопролития. Солдаты в Боджнурде тоже недовольны и если узнают, что повстанческие войска близко, примкнут к нам. Надо только быстро захватить телеграф и разоружить офицеров.

Он внимательно посмотрел на нас троих, и что-то отечески теплое мелькнуло в его живых быстрых глазах, хотя был он не старше нас.

— Людей не мало взяли?— спросил он.

— Больше людей — больше шума,— ответил я. Казалось, все было обговорено, но он не отпускал нас, видно, испытывая беспокойство за нас и за то дело, которое нам поручил и от которого зависело теперь дальнейшее развитие событий. Он понимал, что когда мы уедем, он уже ничем не сможет нам помочь, не сможет вмешаться в наши действия и отвести беду, если нависнет она над нами...

Но надо было спешить. И он, подавив вздох, обнял каждого из нас и сказал:

— Утром мы подойдем к городу. Если все будет благополучно, высылайте связного. А если...— он на секунду задумался, но тряхнул головой и добавил совсем весело:— Да нет, все будет хорошо. Встречайте у западных городских ворот...

Мы скакали по ночной горной дороге, искры летели из-под копыт, и дробный перестук подхватывали ущелья. Эхо уносило звуки куда-то в горы, дробилось и возвращалось... А нам казалось, что горы стонут от этой бешеной скачки, что они готовы обрушиться на нас и похоронить под обломками скал.

У моего Икбала уши поднялись торчком, шея была вытянута — он словно летел над землей, едва касаясь ее каменистой поверхности копытами. «Чует, что спешим в родной город, где нам рады,— думал я, вглядываясь в таинственную, мерцающую при свете звезд и лунного света, жутковатую даль.— Сколько мы уже проскакали с тобой, мой верный конь, по таким вот дорогам, скольким опасностям смотрели в лицо, в каких только передрягах не были — и всегда я считал, что главное наше дело впереди! И вот сейчас наступило это главное, и ты понимаешь это, и летишь вперед так, точно крылья выросли у тебя, как у сказочного коня».

Вспомнив мусульманское предание о счастливой крылатой лошади, я подумал о том, как долго религиозные проповедники вбивали нам в головы мысль о ничтожности человека. «Кто хочет сеять для этой жизни,— поучали они словами Корана,— тому не будет уже никакой доли в будущей». Но видно так уж создан человек, что он не хочет смириться со своей жалкой участью раба. Вот почему с таким трепетным вниманием слушали мы гордые слова «Шахнамэ», которые читал нам в школе учитель Ареф:

В цепи человек стал последним звеном, И лучшее все воплощается в нем. Как тополь, вознесся он гордой главой, Умом одаренный и речью благой.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату