«Да».
«Самой себя?»
«Я всегда боюсь себя».
«Почему?»
«Не знаю. Вероятно, потому, что могу причинять страдания другим».
«Хочешь остаться такой, как есть?»
«Хочу».
В то же мгновение Таида почувствовала, что она стала частью богини, такой же невесомой, закружилась и взлетела ввысь.
Вскоре она выздоровела и получила долгожданное приглашение от Птолемея.
В эту ночь Таида увидела Афродиту – златокудрую, девственную, бессмертную, плывущую на раковине по гребням пены, из которой богиня была рождена.
На смену этому видению пришло другое. Женщины, одетые в черное, с распущенными волосами, серыми от пепла, надрывно стонали: «Адонис умер! Адонис умер!» Их вопли оглашали вершины гор, в которых от кабаньих клыков погиб Адонис, возлюбленный Афродиты.
Афродита сама пошла в горы искать тело любимого. Острые камни и шипы терновника изранили тело богини. Горько плакала она над погибшим юношей. Там, где из пораненных ног богини падали на землю капли крови, всюду выросли пышные алые розы.
«Это любовь!» – вскрикнула во сне Таида, ясно осознав смысл увиденного.
Глаза богини, казалось, смотрели прямо в глаза Таиде; мягкая, загадочная улыбка играла на ее божественных устах.
«Да, любовь!.. В земной любви есть что-то пугающее, и нам есть отчего бояться ее. Но страхом мы отрицаем любовь – силу, которая соединяет наш многогранный мир: звезды, землю, морские глубины. Если мы отвергаем любовь, мы отвергаем самих себя, становясь никем. Ты, Таида, должна познать силу любви».
Таида металась на ложе во власти фантастического видения.
«Что я должна делать?» – обратилась она во сне к богине.
«Плыть навстречу к любимому».
«Кто он?»
«Не торопись с выбором».
«Что я должна делать?» – настойчиво повторила свой вопрос Таида.
«Ждать. И торопиться навстречу. Но помни – путь твой труден».
Таида проснулась рано. Вся в поту. И вдруг ощутила нахлынувшую на нее радость. Она решилась – послезавтра она отправится в дальнюю дорогу на встречу с Александром, Птолемеем и Судьбой.
Тихие безмятежные воды Саронического залива сверкали в солнечных лучах, когда триера, на которой в одной из кают расположилась Таида в сопровождении рабыни и двух своих верных рабов, отчалила от берега.
Многовесельная парусная триера отошла от причала Пирея движимая тяжелыми веслами, по три ряда с каждого борта, вставленными в длинные, обитые по краям металлическими полосами прорези. Двигались сначала очень медленно.
Таида, стоя на корме триеры, долго всматривалась в хрупкую фигурку Иолы, стоящей на берегу, пока та не превратилась в еле различимую точку.
На прощание Иола с нежной и кроткой улыбкой сказала:
– Пусть боги даруют твоему кораблю спокойное плавание, надежный причал, а тебе – все, что твое сердце более всего пожелает.
С внезапным порывом Таида обняла Иолу:
– Не забывай меня, когда я буду вдалеке.
Когда Иола совсем исчезла из виду, снова повидать ее, и как можно быстрее, вдруг сделалось для Таиды важнее всего на свете – ведь это была ниточка к тем безмятежным, залитым солнцем, давно минувшим дням в садах школы гетер.
Триера постепенно наполнялась ритмичными звуками – скрипом уключин, хриплым голосом человека, отсчитывающего ритм для гребцов, всплесками рассекающих воду весел.
Таида долго разглядывала тающие вдали очертания родного берега, который постепенно превращался в еле различимое пятно, сливающееся с небом и морем. Она попыталась представить себе встречу с Птолемеем и Александром и неожиданно разволновалась. Что-то ждет ее впереди? Будет ли это путешествие удачным? Сможет ли она убедить Александра в необходимости священной мести?
«Я должна оставить по себе память в Афинах! Только очищающий огонь восстановит справедливость!..»
Внезапно Таида увидела вдали сверкнувшее ей золотой звездой копье богини. Афина с еле различимого вдали берега приветствовала ее. На сердце сразу стало легко, она задышала полной грудью, как бывает в счастливые дни, так как теперь была уверена в точности своего предназначения.
«Александр, меня посылает к тебе богиня Афина», – мысленно обратилась она к молодому царю.
Настроение мгновенно стало приподнятым. Было так интересно жить на свете, вдыхать полной грудью соленый морской воздух.
Закутавшись в гиматий, Таида смотрела, как триера шла к открытому морю.
Вдруг судно будто проснулось. Ветер наполнил огромный парус. Весла втянулись внутрь. Триера рванулась вперед. Ее путь лежач на Милет.
Когда Таида спустилась в каюту, Феба распаковывала сундук. Убежденная, что хозяйка плывет к очень богатому и влиятельному покровителю, рабыня была благодарно судьбе, так как верила, что и к ней она повернется лучшей стороной. Феба показала Таиде великолепную красную накидку, сверкающую золотыми цветами и листьями.
– Ты наверняка захочешь, чтобы встречающие в Милете увидели тебя красивой.
Таида подошла к сундуку, выбрала себе самое нарядное платье, стала примерять его, когда наверху послышалась песня.
Голос певца был не только поразительно красив, но завораживал, проникал в самую глубину души.
В нарядном, только что одетом хитоне Таида поспешила выйти из каюты и увидела узкую лесенку, ведущую наверх к открытому люку на плоскую палубу, куда имели доступ только лица, пользующиеся благосклонностью владельца триеры.
На палубе на раскладном кресле, как самый уважаемый путник, в синем, усыпанном маленькими золотыми солнцами хитоне, сидел рапсод. Торжественным, низким голосом он ритмично декламировал песнь об Ахилле, герое, о котором Таида постоянно думала, так как Александр и Ахилл были для нее как бы единым целым. Рапсод, придерживая лиру коленями, ударял по струнам палочкой из слоновой кости, прикрепленной к лире золотым шнурком.
Это был полный достоинства человек средних лет, сухощавый и смуглый, с пронзительными синими глазами и чувственным ртом.
Видно было, что это человек чести.
Рядом, на подушках, разложенных на палубе, восседал, скрестив ноги Диокл, владелец судна.
Когда рапсод закончил песнь, Диокл надменно сказал:
– Пока, чтобы ты жил сообразно своим достоинствам, возьми.
И Диокл протянул рапсоду кошелек, но тот отстранил руку богача и громким голосом произнес:
– Я никогда не унижал себя сбором милостыни.
– Это серебро!..
– Никогда.
Таиду, наблюдающую со стороны эту сцену, все больше и больше восхищал этот гордый, независимый человек. Беседующие не замечали ее, и она стала невольной свидетельницей интересного разговора.
Богач, который и ее согласился доставить на своей триере, везущей товары в Милет, продолжал:
– Разве ты не продаешь свое искусство?
– Я не продаю, я пою. А благодарные души вознаграждают меня, что справедливо.
– Хорошо. Ты пел мне по моей просьбе, и я тебе плачу.
