– Нет. Я пел тебе, как человек человеку. А, следовательно, мы должны обмениваться взаимной симпатией, а не металлом.
Диокл, не торопясь, поднялся, подошел к рапсоду и положил руку на его плечо.
– Я никогда в жизни не слышал столь талантливого рапсода. Я твой друг, Агафон. А серебро, пожалуйста, забери себе. Оно пригодится тебе в твоем новом путешествии. Главные в жизни удовольствия: изысканная пища, роскошь и женщины. А без денег им не бывать. Не ради же страданий живет человек!
И тут оба заметили Таиду.
– Приветствую тебя, прекрасная афинянка! – воскликнул Диокл.
Увидев Таиду, Агафон осторожно опустил лиру на лежащие рядом с креслом подушки.
– Хайре! – поздоровалась Таида.
Рапсод приветствовал ее улыбкой.
Прекрасное лицо гетеры мгновенно заставило все вокруг светиться и ликовать.
При виде этой необычайной красавицы у рапсода так забилось сердце, что он невольно прижал руку к груди, будто боялся, как бы оно не выскочило. О богиня! Внезапно охватившая певца нежность стала переливаться через край и дурманить разум. Он любовался ею, потому что любоваться – это самое верное чувство, обращенное к женщине.
– О Афродита! Я снова убеждаюсь, что все лучшие женщины Афин произошли от богинь… Один миг, проведенный с тобой, я взял бы взамен бессмертия.
Таида тут же вспомнила Александра и очень серьезно предупредила:
– Бессмертие – самое ценное из всего, что можно пожелать, потому что оно уравнивает человека с богами и приобщает к сонму героев.
– Посиди с нами, – предложил Диокл.
Она согласно кивнула и опустилась рядом с мужчинами на мягкие подушки.
Рабы по знаку Диокла поставили на стол блюда с ячменными и пшеничными лепешками, пирогами, жареными перепелами. Принесли добрую амфору молодого вина.
– Выпьем за любовь! – вдруг предложил певец.
– Любовь – земной дар. И она нуждается в поющей душе, – мягко проговорила гетера и ослепила мужчин своей неповторимой улыбкой.
Все до дна осушили кубки.
– Откуда ты родом? – поинтересовался у Агафона Диокл.
– Мое ремесло водит меня по всему свету, но родом я из Афин. А в Ионию плыву впервые. Хочу увидеть места, где пел Гомер свои бессмертные песни, где родилась великая Сапфо, а лирик Анакреонт прославлял вино и любовь. Говорят, города Ионии почти добровольно сдались царю македонян? – неожиданно спросил певец у Диокла.
Диокл, будучи ярым приверженцем македонского царя, усмехнулся:
– Эх, Агафон, все не так просто. Милет ведь афинская колония. Вам лучше персы, чем македонцы, которые для вас, афинян, почти варвары.
– Ну уж, нет! – воскликнула Таида. Синие глаза ее гневно сверкнули. – Большая часть афинян признала македонцев, поняла, что справедливее воевать вместе с эллинами за счастье Эллады, чем служить персам. Расскажи, Диокл, прошу тебя, как покорил Милет царь Александр?
– Царь Александр – гениальный полководец, хоть и молод. Его флот, войдя в Латмийский залив, первым занял гавань у острова Лада, первым отрезал Милет от меря. Персидские навархи опоздали.
– Ему всюду будет сопутствовать удача! – не удержалась Таида, не сумев скрыть своих чувств. – И что было дальше?
– Парменион, один из самых опытных полководцев, настаивал на военном совете, чтобы сто шестьдесят триер выступили против трехсот персидских военных кораблей, и предлагал принять на себя командование флотом. Он также рассказал, что недавно орел опустился перед одним из македонских кораблей. Появление орла оживленно обсуждалось в кругу военачальников. Выяснилось, что птица села не на корабельную мачту, а на стоящее на берегу дерево. Тогда царь воскликнул: «Мы победим не на море, а на суше». На рассвете начался штурм Милета.
Таида, затаив дыхание, слушала рассказ, стараясь не пропустить ни одного слова, живо рисуя в своем воображении недавно произошедшие события.
– Македонские тараны ударили в крепкие стены города. Когда персидские корабли приблизились к гавани, на глазах моряков с грохотом разрушились и повалились стены Милета. Персы стояли, не зная что делать. А потом повернули свои корабли и ушли в море.
– Совсем? – спросила Таида.
– Совсем. И македонцы с криками ворвались в город. Но битва была короткой, воины персидского гарнизона бежали. Они пытались уйти на лодках в море, но гавань была заперта. И македонские триеры тут же топили их.
– Персидского царя ждет постыдное будущее, – с облегчением выдохнула гетера.
Все ненадолго замолчали, устремив взгляды на морские просторы.
Таида никогда еще не бывала в открытом море, чтобы не видно было берегов. Она внезапно почувствовала себя песчинкой на божьей ладони.
Когда солнце готовилось упасть в море, Таида взяла в руки лиру и запела. О боги, что это был за голос! Слаще, чем у сирен! Хотя пела она о войне, о горе, о девушках, принесенных в жертву накануне свадьбы, о женщинах спаленных городов, плачущих над павшими мужьями.
– Твоим голосом наверняка заслушиваются боги! – только и молвил Агафон.
Таида подошла к борту, огляделась вокруг.
Солнце опускалось в море, пустынное, дикое, непостижимое. Она ощутила исходящую извне неведомую силу – тайную, могущую раздавить.
Мимо пролетели две чайки… Одна гналась за другой с диким криком, а первая – будто стонала в скорби.
Гетера похолодела и, ухватившись за руку Агафона, чтобы не упасть, поспешила спуститься в каюту.
Закутавшись с головой в одеяло, она крепко уснула.
К вечеру следующего дня вдали на горизонте показались гористые очертания островов Киклады.
Диокл решил высадиться на одном из островов на ночевку.
Таида и Агафон, стоя на палубе, любовались постепенно приближающимися к ним пейзажами острова. Уже отчетливо были видны горы, поросшие дикими деревьями.
– Это Миконос – красивейший из Кикладских островов, – пояснил Агафон.
Умные, проницательные глаза его словно заглядывали в душу.
– Отсюда можно представить, что видишь начало мира. Не так ли?
– Возможно, но почему ты спрашиваешь об этом меня? Я гетера, а не философ.
– Гетера, которая умеет читать и говорить на разных языках, знает историю, ориентируется в политике, владеет в совершенстве музыкальными инструментами, а кроме того, судя по твоим движениям, наверняка великолепная танцовщица… Я уже не говорю о том, что твое пение достойно наивысших похвал. Тобой, Таида, движет то же, что движет и мной.
Она внимательно посмотрела на него:
– Что же?
– Стремление познать мир!..
На лице своего нового почитателя Таида увидела понимание, и оно нашло отклик в ее душе. Они были знакомы всего сутки, а казалось, что всю жизнь.
– Может ли твой разум вообразить Вселенную? – неожиданно спросил он.
– Ни один человеческий разум не в силах вообразить Вселенную.
Рапсод улыбнулся:
– Разве каждый мужчина и каждая женщина не представляют собой отдельный мир? Мы видим не всего человека, а лишь его оболочку. Мы считаем, что понимаем его, а на самом деле понимаем в нем лишь самую малую часть. Человека невозможно познать, как и Вселенную.
