Говорящий торопился. Дышал тяжело, с присвистом, и горбился под тяжестью ноши. Он дошел до кладовой, обогнул ее, и застыл, тревожно озираясь — Хофру вовремя нырнул за угол. Проскрипев проклятье, Говорящий поплелся дальше, к стене, на минуту пропал из виду… Хофру услышал сухой скрежет, как будто терли камнем о камень. Высунувшись из своего укрытия, жрец увидел темный провал тайного хода в храмовой стене.
«И куда же пошел Говорящий?»
Вознеся короткую молитву Селкирет, Хофру скользнул в черный проем. Два широких шага — и он очутился на площади. Сухопарая фигура Говорящего по-прежнему была хорошо видна в подступающей ночи, и он — теперь в этому уже не оставалось сомнений — уверенно продвигался к башне Могущества.
Внезапно у Хофру пересохло во рту. Башня Могущества! Что мог забыть там Говорящий-с-Царицей, что?!!
Дело в том, что башня Могущества была запретным местом для серкт, невзирая на то, что вход в нее никогда не запирался. Но любой, даже самый завалящий раб, знал: башня — не для живых. Она выросла из тверди порабощенного мира, замешанная на воле Царицы и крови многих и многих жертв. В башне была Сила народа серкт, вся, какую только смогла собрать Царица.
И вот теперь Говорящий запросто шел туда, с неведомой целью — и совершенно непредсказуемым содержимым мешка! Что тут подумаешь?
… Тем временем Говорящий неслышно, как мышь, подобрался к распахнутым створкам входа в башню. Остановился, озираясь, а затем шмыгнул внутрь, в кромешный мрак. Хофру помешкал — теперь уже он действительно не знал, как поступить правильно, и стоит ли лезть в чужие тайны?
Он решил подождать, не отходя от тайного хода сквозь стену.
Говорящий появился на удивление скоро и уже налегке. Он отряхнул ладони, словно к ним налипла грязь — «Или кровь?» — а затем, уже неспешно, размеренным шагом двинулся к Хофру. Тот скользнул обратно и затаился за углом кладовой, прижимаясь спиной к теплому ноздреватому ракушечнику.
…Провожая взглядом Говорящего, Хофру все пытался увязать воедино все странные поступки жреца столь высокой ступени. Пытался — и не мог.
Позже, когда сутулая фигура Говорящего исчезла в одной из дверей Храма, жрец вышел из укрытия и скорым шагом направился в свою келью.
… Утреннюю службу Хофру выстоял с трудом.
Пребывая не в том расположении духа, чтобы приблизиться к Селкирет — и слишком хорошо помня давешнюю аудиенцию, чтобы возносить молитвы для Царицы, он тоскливо разглядывал темные своды храма. Мысли своенравно разбредались в разные стороны, и перед глазами то мелькала побелевшая смазливая мордашка нобеля (которому сильно повезло вчера), то застывшее, словно вырезанное из дерева лицо Говорящего, то золотистая фигурка Царицы не троне.
Конечно, с мальчишкой он опростоволосился. Нужно было его убить, и нужно было догнать тех нобелей, что дали деру; но любопытство одержало верх, где-то в глубине души хотелось поглядеть, а что же будет дальше?
Говорящий, неправильная жертва, башня Могущества.
Золото и белый шелк, глаза, подведенные изумрудной краской…
Все это раздражало — была привычной концентрация любых движений воли, а не хаотичная мешанина красочных пятен. И оттого настроение портилось с каждой минутой.
Дождавшись, наконец, напутственного слова Второго Говорящего, жрец заторопился прочь. В конце концов, его могли в любой день отправить к Пирамиде, а дел было хоть отбавляй…
Хофру переступил через порог, окунаясь в горячее тепло дневного светила, и неторопливо зашагал в сторону Дворца. В замшевом футляре лежало указание Второго Говорящего — «о высоком дозволении брату Хофру из семьи Нечирет пользоваться дворцовой библиотекой».
В храме тоже было немало книг — но по большей части это были книги, посвященные исследованию сущности Селкирет, трансформе, медитации и прочим полезным навыкам жрецов. В библиотеке Дворца оказались собраны книги, найденные в новом для серкт мире — ими-то и собирался заняться Хофру, добросовестно храня в памяти письмена из ледяной пирамиды.
…Он беспрепятственно миновал часовых, оставил позади холл с раздражающе-блестящим слюдяным полом и вышел во внутренний двор, где зеленой ступенчатой пирамидой возвышался многоярусный сад.
Это была одна из любимых игрушек Царицы, ее детище — детище существа, которому было отказано в возможности иметь живого ребенка. И Царица с воодушевлением совершенствовала сад, как будто трудясь над растущим серкт; насаждались новые деревья и экзотические цветы, привозимые со всех концов Эртинойса, подрезались крылья диковинным и редким птицам. Божественная Териклес как-то пожелала иметь в своем саду существо разумное и — кто откажет владычице? Жрецы быстренько разыскали младенца из крылатого народа, отрезали ему крылья и поселили в соломенном домике у подножия самого высокого дерева. Игрушка быстро выросла, повзрослела, выучила язык серкт и стала бывать во Дворце. А сколько было шуму, когда элеана сбежала!
Он поежился. Хорошо бы никому и никогда не узнать,
О том, что было
… Хофру все же остановился, вдохнул полной грудью. В лицо слабо веяло зеленью и свежестью. Он отбросил за спину капюшон, подставляя гладко выбритые щеки дыханию оазиса… И, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, быстро натянул его обратно.
Навстречу, по дорожке, торопливо шел нобель. Он запыхался от быстрой ходьбы, широкие рукава раздувались белыми парусами, и надоедливо позвякивали золотые браслеты на тонких и изнеженных запястьях. Но не это было главным — а главным было то, что к Хофру спешил тот самый мальчишка, которому удалось уйти от жреца в темном дворцовом коридоре.
Их разделяли считанные шаги — Хофру даже не шевельнулся. Ждал.
А мальчишка, торопливо приложив руку к сердцу и краснея, пролепетал:
— Я тебя узнал, когда ты убрал капюшон.
— Многие меня знают, — невозмутимо ответил Хофру, — я милостью Селкирет хранитель таинств, и вот уже сколько лет живу в храме.
Нобель замотал головой так, что, казалось, тонкая шея вот-вот переломится. Он совершенно позабыл о том, что нужно беречь прическу, завитые и уложенные валиком на затылке волосы.
— Нет! Я тебя
И осекся, испуганно глядя на Хофру. Даже браслеты перестали звякать — только красиво очерченные губы юноши подрагивали.
— Почему ты молчишь? — нобель снова не выдержал, — ты же отпустил меня? Почему, а? Ну, скажи, почему ты дал мне уйти? Я же знаю вас,
— Но ведь ты выглядишь вполне живым, — Хофру мягко отодвинул в сторону мальчишку, — позволь мне пройти.
Нобель скривился так, словно обнаружин на подушке жабу.
— Великая Селкирет! Теперь ты делаешь вид, что ничего не было… Но разве не ты спрашивал меня? Разве нет?
Хофру быстро огляделся: похоже, за ними никто не подглядывал. Затем, вцепившись в тонкий локоть юноши, он силой отвел его на нижний ярус сада и усадил на мраморную скамью под апельсиновым деревом. В узких глазах мальчишки бился страх, но, как и полагается истинному нобелю, он все еще пытался
