Ритуал, ничего не поделаешь.
— Готов ли ты отдать жизнь Первородному пламени, что бережет твое племя?
И тогда она услышала сквозь рев верующих:
— Нет. Будь ты проклята!
Это было что-то новое; до сих пор Тэут-Ахи не сталкивалась ни с чем подобным. На смерть шли покорно, понимая, что спасение рода человеческого — в огне. Она взглянула в черные глаза человеку, и не увидела в них ничего, кроме ненависти.
Тогда… Тэут-Ахи впервые за много веков почувствовала интерес к этому слабенькому созданию, стоящему на пороге небытия.
— Разве не должен ты любить свою богиню? — она наклонилась и прошептала это на ухо замершему смертному, — разве не должен ты радоваться своей участи?
— Истинным богам не нужна кровь, — нахал окатил ее волной ледяного презрения, — настоящие боги сильны и без приносимых жертв. Если это не так, то богам уже нет места под солнцем.
Тэут-Ахи даже улыбнулась. Покорность утомляет однообразием, а когда встречаешь что-то новое, хочется испить его до дна.
— Освободите жертву, — сказала она верховному жрецу, — я забираю его в бездну. Туда, где полыхает Первородное пламя.
Наверное, тогда она совершила свою первую ошибку.
…Тэут-Ахи проснулась от странного, неприятного ощущения собственной беззащитности. Она быстро села, нашарила Жало Ужаса, но не спешила его поднимать из травы. Чужие, любопытные взгляды иголочками кололи спину меж лопаток.
Любопытно, долго они еще будут глазеть на нее?
Тэут-Ахи убрала руку от теплого, шершавого древка. Отбросила за спину тяжелые косы и, как ни в чем не бывало, принялась завязывать на бедрах кусок полотна. Который, кстати, она незаметно позаимствовала в близлежащем селении.
«Ну, чего же вы ждете?»
Наконец у невидимых наблюдателей лопнуло терпение. Зашелестели кусты, и один за другим к запруде выбрались трое мужчин в простых полотняных рубахах и штанах. Они остановились в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, пожирая глазами древнее ожерелье Тэут-Ахи… Ну, или то, что оно слегка прикрывало.
В свою очередь, оглядев незваных гостей, она спросила:
— Чего надо?
— Эммм… Госпожа… Что вы тут… да еще… — он запнулся и даже слегка покраснел, — да еще в таком виде?!!
— Не ваше дело, жалкие смертные, — ухмыльнулась Тэут-Ахи, поднимаясь.
Она была ничуть не ниже любого из этих презренных, они даже слегка попятились.
— Но, госпожа… отчего вы так с нами? Мы бы проводили вас…
— Убирайтесь, — она отрывисто передернула плечами, — только за то, что вы смеете пялиться на богиню…
И тут один из них развел руками.
— Какую, к Бездне, богиню?!! Ты, милочка, что о себе возомнила-то? Ишь, королевна выискалась… Да таких, как ты…
Он не договорил.
А Тэут-Ахи, легко дернув на себя копье, грациозно шагнула в сторону. Тем самым позволяя телу упасть на траву.
И как же давно она мечтала о чем-то подобном! А Тиорин Элнайр, судя по всему… он просто дурак, неудавшийся эрг, урод среди детей Бездны…
Кто-то из них успел закричать и метнуться к спасительным кустам, но эта попытка была равносильно тому, как откормленная курица пытается убежать от ястреба. Копье пело в руках богини, и алые брызги, веером упавшие в воду, расплывались причудливым тающим узором.
— Дурной знак, — пробормотал он, — дурной…
И проснулся.
Над головой простирался грязный потолок. Под ладонями — шершавое, согретое телом полотно.
Несколько мгновений шеннит лежал, не шевелясь, судорожно вспоминая… И этот сон, дыхание недавнего прошлого — почему именно сейчас? Не очередной ли знак Судьбы?
Он резко сел на постели.
Последним его воспоминанием было то, как Миола остервенело торговалась с ярко накрашенной полной женщиной средних лет; но голова у Ланса просто раскалывалась, и он с трудом улавливал предмет разговора. Кажется, речь шла о комнате на ночь…
Потом, уже в серой мути, он покорно переставлял ноги по скрипучей лестнице, и Миола тащила его на себе куда-то вверх, изредка роняя крепкое словцо — когда ноги заплетались. Дальше — темнота.
