— Нет — Аня опять прижалась к Никите — Если бы это была ссора! Мы не ссорились. Он настолько равнодушен, что даже поссориться мы не смогли. Это навсегда! — Аня опять всхлипнула.
— Спасибо тебе, Никита. Хоть ты меня понимаешь. А ты совсем не такой, как я думала. Ты гораздо лучше. А я все-таки дура!
— Ты самая лучшая. А я тебя понимаю, потому что я сам… — Никита остановился, этого говорить не следовало. Но Аня поняла и опять резко отстранилась.
— Что ты сам? Договаривай: ты в меня влюблен?
— Да! — это слово продралось сквозь горло Никиты как напильник сквозь ржавую железку.
— Бедный мой! — рука Ани неожиданно ласково погладила Никиту по щеке — Вот теперь я тебя тоже понимаю. А раньше ведь догадывалась, но была такая эгоистичная дура, что не обращала внимания. И поделом мне, правильно меня бросают! Сама виновата: надо быть внимательнее, добрее.
— Я никогда ни на что не рассчитывал — попытался оправдаться Никита.
Аня опять ласково погладила его по щеке: — Не оправдывайся, это я перед тобой должна оправдываться. Не ты мне боль причинял.
Аня вдруг обняла Никиту, притянула к себе:
— А ты действительно этого хочешь? Не будешь потом жалеть?
— Аня, о чем ты? Я не понимаю.
— Пусть сегодня хоть кому-то будет хорошо! Приятней дарить, чем принимать подарки. Ну же, иди сюда. Только пожалуйста не торопись, будь со мной нежен.
Никита знал Аню стремительной и грациозной в танце, знал сильной и твердой, как статуя Командора, надежной как тяжелый гравикар. А сейчас узнал еще одну Аню: маленькую и хрупкую, такую податливую, уютно уткнувшуюся носом в его шею. Лицо Никиты утонуло в ее волосах, невероятно пушистых и густых. Целый мир, пахнущий чем-то мягким и домашним, а на губах такая нежность, удивительный вкус счастья. Никита и не подозревал, что волосы любимой женщины могут быть такими вкусными. Губы Ани коснулись шеи Никиты там, где бился пульс, и стали делать что-то такое, от чего в жилы Никиты потекло ошеломляющее блаженство. Вампирша наоборот — не отбирает, а отдает. Теплые пальчики сцепились на его затылке, ласково зарылись в волосы, а потом стали все сильнее и настойчивее тянуть голову вниз. Лицо Ани запрокинулось и Никита коснулся губами ее глаз, почувствовал щекочущий трепет соленых и мокрых ресниц на своем языке. Никита осушил эту влагу, убрал эту соль, и ресницы затрепетали совсем по другому, радостно и нетерпеливо. Маленький точеный носик, округлая бархатистая щека и наконец губы — горячие, тающие, страстные. Тело Ани опять стало твердым. Твердым и обжигающим, как раскаленная сталь. Но Никита и сам уже изменился. Если Аня стала сталью, то он стал молотом, способным подчинить себе раскаленную сталь. Никита подхватил Аню на руки и бросился к двери ее комнаты.
Проснувшись, Никита не сразу сообразил, где он находится. Потом вспомнил все: это же Анина комната, Анина постель. Но только Ани рядом нет. Небо за окном серое, тусклый день конца зимы. Но на душе Никиты по весеннему солнечно и легко. Он быстро оделся и вышел в столовую. Аня была там, у терминала. Она повернулась к Никите и ласково улыбнулась. Никита бросился к ней, хотел обнять, но был внезапно остановлен резким жестом.
— Мы должны объясниться, Никита. Я прошу тебя никогда не вспоминать о том, что было этой ночью. Я прошу тебя считать, что этого не было. Иначе мы расстанемся навсегда.
Аня смотрела на Никиту неожиданно холодно и строго. Никита был ошарашен, ничего не мог понять. Почему она так вдруг переменилась?
— Аня, я… Но что случилось? Чем я провинился перед тобой? Вчера я совсем потерял голову, наверное я не должен был тебе ничего говорить. Но ведь ты сама захотела этого. Аня, прости!
Аня опять остановила Никиту взмахом руки.
— Не надо. Ты ни в чем не виноват. И тебе не за что просить прощения. Это мне нужно просить прощения у тебя. Это было мое решение, и я ни о чем не жалею. Все было хорошо. Мне было плохо вчера, а ты мне помог это преодолеть. И я тебе очень благодарна. Но пойми, я так не могу. Сейчас я успокоилась, мне больше не нужна твоя жалость, твоя поддержка. И я могу быть тебе только другом, не больше. Так что выбирай: или только дружба, или мы расстанемся.
Никита смотрел на бесконечно милое прекрасное лицо и за внешним спокойствием, в дрожи ресниц, в напряжении губ, чувствовал скрытое волнение. Нет, Аня не лишает его всей надежды. Она не любит его. Сейчас не любит. Но уже принимает как равного, даже как близкого друга. Это меньше того, что он хочет, но куда больше, чем он мог бы надеяться несколько месяцев назад. Тогда и надежды не было, а сейчас есть. Ради этого стоит жить и терпеть, притворяться холодным, как бы ни было это трудно.
— Я согласен! Я согласен на все, лишь бы не расставаться.
— Спасибо тебе, — Аня сделала шаг и на миг прижалась к Никите. Он опять ощутил на своих губах потрясающий вкус этих пушистых волос — Мне тоже не хотелось бы расставаться с тобой. — Аня отстранилась — Мне нужна твоя дружба. Но тебе будет трудно.
— Ничего, я переживу. — Никита постарался мужественно улыбнуться.
— Спасибо. — Аня ласково провела рукой по щеке Никиты и вернулась к тому занятию, от которого Никита ее оторвал.
Каждую неделю Аня исправно посвящала одно утро решению государственных вопросов. Немногие из знакомых Никиты делали это столь регулярно, насколько он знал. Никита и сам, как полноправный гражданин, имел такое право, но никогда не лазил в этот раздел информатория. Ему и своих забот пока хватало с избытком. А Аня не пыталась его заставить или заинтересовать, но сама исправно выполняла то, что называла своим гражданским долгом.
Устройство правительства в двадцать втором веке оказалось столь странным, что в свое время Никита просто не поверил в это, когда Аня ему впервые рассказала. Государственные решения принимались голосованием всех полноправных граждан. Точнее, не всех, а тех, кто хотел этим заниматься. Небольшие, в семь человек, Советы разных уровней избирались для принятия решений в чрезвычайной ситуации, когда правительство должно действовать быстро, и нет времени на всеобщее обсуждение и голосование, ну и для тех мелких дел, которые никого не заинтересовали. Для членов Совета участие в управлении было обязательной работой, тогда как для остальных — добровольной. В двадцатом веке люди читали газеты, чтобы узнать уже принятые правительством решения. В двадцать втором читали каталоги будущих решений, чтобы участвовать в обсуждении и голосовании. И голос любого мог оказаться решающим. Голос любого полноправного гражданина был равен голосу члена Совета, а любое принятое решение могло быть отменено, если количество последующих протестов превышало то большинство, которым было принято решение.
Несмотря на всю невероятность, такая система работала. Когда Никита в первый раз узнал о таком устройстве государства, он решил, что Аня его просто обманывает или сама обманута. В ответ на его саркастические слова о кухарке, управляющей государством, она вызвала на экран соответствующее сочинение Ленина, после чего у Никиты чуть кожа от стыда не облезла. Оказалось, что повторяя как попугай эту фразу, он сам обличал себя в напыщенном невежестве. Ленин писал, что он знает, что любая кухарка не может сейчас же вступить в управление государством, то есть прямо противоположное тому, что приписывал ему Никита. А дальше он писал, что даже кухарок нужно учить так, чтобы они оказались способными управлять государством. Собственно, это и видел теперь Никита вокруг себя.
— На материале конца двадцатого века мы изучали методы манипуляции сознанием, — сказала тогда Аня, — а эта фраза была как раз одним из типичных примеров. Не думала тогда, что она пригодится мне на практике, но вот бывает же…
А в двадцать втором веке и кухарок не было, и была Государственная компьютерная сеть — Государыня, как назвали ее в России, которая предоставляла всем необходимую информацию, была достаточно умна, чтобы интегрировать высказываемые мнения и могла мгновенно посчитать число голосов за и против. Да еще и само общество изменилось, исчезли бюрократические аппараты, не стало сложнейшей финансовой системы, упростились законы, не стало армии, полиции, судов, государственных и коммерческих тайн. Экономика стала просто техносферой, управляемой компьютерной сетью практически без участия людей. В других областях — науке, медицине, образовании для исполнения принятых решений существовали структуры, более похожие на известные Никите по его веку. За пределами Земли организация вообще напоминала армии двадцатого века, с жесткой дисциплиной. Но все эти системы были чисто
