— А призрак предка вам не приходилось видеть?
— Упаси боже! Я иногда слышал в замке шаги, и, скажу откровенно, мое старое сердце замирало от страха. Я надеюсь, что все это должно будет прекратиться, когда поставят памятник на могиле несчастного, и душа его успокоится.
— Возможно, возможно, — примирительно сказал Холмс, — я тоже склонен так думать. Давайте поближе рассмотрим эти замечательные часы.
Он встал на стул и открыл дверцу старинных настенных часов, но, заглянув вглубь и осмотрев их снаружи, он ничего особенного в них не заметил. Шли они исправно, циферблат их был обычным, коробка, в которую они были заключены, своей красивой резьбой свидетельствовала о давнем их изготовлении.
Дворецкий проводил нас до выхода. Там Холмс обратил внимание на мальчиков, игравших в войну. Они прятались друг от друга, внезапно выскакивали из-за укрытия и стреляли друг в друга из игрушечных пистолетов. На нас они совсем не обратили внимания.
— Это ваши внуки? — спросил Холмс.
— Нет, сэр, это внуки садовника. Он присылает их к молодым леди со свежими букетами цветов. Плутишки очень охотно исполняют эти поручения, так как леди их балуют, чем-нибудь одаривая.
— А не опасна ли их забава с пистолетами?
— Нет, сэр, не думаю. Ведь фактического выстрела они не производят. Это как раз подарок молодых леди. Они только производят треск, разбивая бумажные пистоны. Это сейчас они разыгрались, зная, что никого нет дома, а иначе не посмели бы шуметь. Они хорошо воспитаны.
По возвращении домой Холмс принес свои извинения Питкерну за то, что так бесцеремонно выставил его, надумав необходимость приготовления какого-то лекарства.
— Кстати, дорогой Ватсон, как вы находите сэра Тернана? От какого недуга может лечить его ваш друг и коллега?
— На меня сэр Тернан произвел впечатление весьма здорового человека, — ответил я, — единственное, что мною усмотрелось, это неполное благополучие почек, я заметил некоторую отечность под глазами.
— Верно, верно, Ватсон, — сказал Питкерн, — от почечной болезни я его и пользую. Я приготовляю ему нефритовую настойку, которую он по моему настоянию выпивает непременно перед ужином. Она на него, как он сам утверждает, действует весьма благотворно.
— Это что — из китайской медицины? Вы толчете или как-то иначе измельчаете драгоценный камень?
— Да нет, ничего подобного. Словом «нефрит» обозначается не только драгоценный камень. Это и медицинский термин для определения воспалительных процессов в почках. Дерево, настой которого столь благотворно влияет в подобных случаях, потому и назвали «нефритовым».
Я заинтересовался этой рецептурой, и Питкерн охотно стал посвящать меня в ее тонкости. Холмс же занялся своим делом. Он попросил у Питкерна творог и самый обиходный в медицине нашатырный спирт. Размяв в чашечке творог, он замесил его на нашатырном спирте, пока не образовалось клейкое тесто. Им он очень аккуратно смазал место раскола графина, который принес разбитым с пожара. Крепко все зажав, он дал ему высохнуть, после чего показал его нам. Графинчик был красив. Он изображал атланта, который поддерживал тяжесть в виде пробки, а сам он стоял на круглом щите. Мы поразились не столько его изяществу, сколько искусству Холмса, сумевшего склеить стекло такими, можно сказать, подручными средствами. Видимо, честолюбие толкнуло на эту работу моего друга, я не думаю, чтобы он намеревался вернуть графинчик его хозяину, так как места склейки были все же заметны, былое изящество его утратилось.
Утром к нам пришел молодой Тернан и от имени своего дяди попросил принять участие в посадке деревьев. Мы собрались довольно живо, полагая, что уклониться от такой благородной миссии было бы крайне, неучтиво.
Все были уже в сборе и приветствовали нас. Садовник проводил нас к сараю, где хранились инструменты. Каждый выбрал себе по вкусу. Первыми и наиболее длительными выбирателями были молодые леди. Бог знает, сколько бы они задерживались в этом мусоре, если бы не услышали шорох и не выскочили оттуда. Давно, кажется, известно, что мышей больше всего боятся слоны и женщины. Мышей в сарае действительно было достаточно, но мужчины были похрабрее, тем более что в сарай вошла большая черная кошка.
Вся наша компания прошла к пещере, возле которой уже были положены саженцы. Кем-то были разбиты направления нескольких рядов. Мы дружно стали копать ямки и высаживать в них молодые деревца. Все это сопровождалось остроумными замечаниями и шутками. Сэр Тернан объяснил нам, что намерен сейчас отпраздновать юбилей своего рода и хотел бы, чтобы каждый из его гостей на долгие годы оставил о себе память посаженным деревом. Обременительной вся эта процедура не была, и по ее завершении все расположились на лужайке, куда слугами была доставлена отличнейшая закуска и легкое вино.
В пещеру нас сэр Тернан не пригласил. Все разбрелись на прогулку. Молодые леди и молодые люди — Томас Дарнвей и Артур Тернан — обособились от других, и мы слышали шумный смех их компании. Тернан с Локвудом и Питкерном несколько задержались на месте. А мы с Холмсом составили общество леди Локвуд.
Вступительная тема о хорошей погоде и великолепной местности была пройдена нами довольно быстро. Как полагалось, мы очень лестно отзывались о гостеприимстве нашего хозяина, о хорошем порядке в его доме. Потом, естественно, мы отдали должное очарованию леди Маргарет и леди Лилиан. Леди Локвуд была воспитанна, держалась непринужденно, и беседовать с ней было приятно. Она выразила свое удовольствие тем, что собралась такая хорошая компания. Дала, лестную оценку молодым джентльменам. О своей дочери она сказала, что рада ее дружбе с Лилиан, такой изящной и остроумной, хотя весьма возможно, что в этой дружбе произойдут некоторые перемены. Томас Дарнвей настойчиво ухаживает за Маргарет, и леди Локвуд не будет удивлена, если в ближайшее время он сделает ей предложение.
— Но мне кажется, — сказал Холмс, — что друг Томаса Дарнвея сэр Артур увлечен подругой Маргарет, и не будет удивительным, если он также сделает предложение.
Леди Локвуд посмотрела на нас пытливо и потом, промолвила как бы нехотя:
— Я боюсь, джентльмены, что здесь могут случиться не столь очевидные варианты.
Она замолчала, и мы постарались это молчание не нарушать, боясь остановить ее откровения.
— Видите ли, джентльмены, — продолжала она, — леди Лилиан — обаятельная и богатая вдова. Она, конечно, не долго будет в одиночестве и может выбирать себе мужа по вкусу. Мы подружились с ней на континенте. Я не сноб, не ханжа, но могу вас просветить, что эта красавица происхождения совсем не знатного. Предупреждаю вас, что об этом я не говорила ни Маргарет, ни сэру Локвуду, надеюсь и на вашу скромность. Лилиан танцевала и пела в одном театрике, который стал известен благодаря тонко поставленным представлениям со световыми эффектами. Там ее и заприметил д'Евремонд. «Заприметил» — не подходящее для этого слово. Он был совершенно очарован ею и положил к ее ногам свое имя и состояние. Вы слыхали, каким чудаком был наш знаменитый Кавендиш, которого характеризовали как самого ученого среди богатых и самого богатого среди ученых? Он всю свою жизнь, труды и помыслы отдал науке. Д'Евремонда можно было бы назвать его двойником во Франции. Он также располагал большим состоянием, которым распоряжался очень умело. В то же время это был блестящий эрудит, знаток в области химии, минералогии, физики и других естественных наук. Кавендиш чуждался женщин, он не выносил даже общения с женской прислугой. Д'Евремонд же, хотя и не был ветрогоном, но оставался французом и светские развлечения полностью не отвергал. Он был много старше Лилиан, но красавица не отвергла его руки и сердца, и зажили они, я бы сказала, вполне счастливо. Лилиан и до этого была умненькой, а живя с д'Евремондом, еще больше набралась от него учености. Благодарение богу, что она не очень-то в нее погрузилась и не потеряла своего обаяния. Несчастный случай оставил Лилиан вдовой, и теперь многие сочтут за честь снискать ее благосклонность.
— Простите, леди Локвуд, а что за несчастный случай у д'Евремонда? Не помог ли кто-нибудь леди Лилиан остаться богатой вдовой?
— Нет, нет. Этого подозревать не следует. Д'Евремонд отправился в какую-то экспедицию и стал жертвой кораблекрушения. Ураган на море не заказывают.
