заслуг; отнял стыд у казни, у награды — прелесть; унизил чины и
ленты расточительностью в оных; легкомысленно истреблял
долговременные плоды государственной мудрости, ненавидя в них
дело своей матери; умертвил в полках наших благородный дух
воинский, воспитанный Екатериною, и заменил его духом
капральства. Героев, приученных к победам, учил маршировать;
отвратил дворян от воинской службы; презирая душу, уважал шляпы и
воротники, имея, как человек, природную склонность к
благотворению, питался желчию зла; ежедневно вымышлял способ
устрашать людей — и сам всех более страшился; думал соорудить
себе неприступный дворец — и соорудил гробницу!.. Заметим черту,
любопытную для наблюдателя: в сие царствование ужаса, по мнению
иноземцев, россияне боялись даже и мыслить — нет! говорили, и
смело!.. Умолкали единственно от скуки частого повторения, верили
друг другу — и не обманывались! Какой-то дух искреннего братства
господствовал в столицах: общее бедствие сближало сердца, и
великодушное остервенение против злоупотреблений власти заглушало
голос личной осторожности. Вот действия Екатеринина 46
человеколюбивого царствования: оно не могло быть истреблено в 4
года Павлова, и доказывало, что мы были достойны иметь
правительство мудрое, законное, основанное на справедливости.
Россияне смотрели на сего монарха, как на грозный метеор,
считая минуты и с нетерпением ожидая последней... Она пришла, и
весть о том в целом государстве была вестию искупления: в домах,
на улицах люди плакали от радости, обнимая друг друга, как в день
светлого Воскресения. Кто был несчастливее Павла?.. Слезы горести
лились только в недрах его августейшего семейства; тужили еще
некоторые, им облагодетельствованные, но какие люди!.. Их
сожаление не менее всеобщей радости долженствовало оскорбить душу
Павлову, если она, по разлучении с телом, озаренная, наконец,
светом истины, могла воззреть на землю и на Россию! К чести
благоразумнейших россиян не умолчим об их суждении. Сведав дело,
они жалели, что зло вредного царствования пресечено способом
вредным. Заговоры суть бедствия, колеблют основу государств и
служат опасным примером для будущности. Если некоторые вельможи,
генералы, телохранители присвоят себе власть тайно губить
монархов, или сменять их, что будет самодержавие? Игралищем
олигархии, и должно скоро обратиться в безначалие, которое
ужаснее самого злейшего властителя, подвергая опасности всех
граждан, а тиран казнит только некоторых. Мудрость веков и благо
народное утвердили сие правило для монархий, что закон должен
располагать троном, а Бог, один Бог, — жизнию царей!.. Кто верит
Провидению, да видит в злом самодержце бич гнева небесного!
Снесем его, как бурю, землетрясение, язву,— феномены страшные, но
редкие: ибо мы в течение 9 веков имели только двух тиранов: ибо
тиранство предполагает необыкновенное ослепление ума в государе,
коего действительно счастие неразлучно с народным, с правосудием
и с любовью к добру. Заговоры да устрашают народ для спокойствия 47
государей! Да устрашают и государей для спокойствия народов!..
Две причины способствуют заговорам: общая ненависть или общее
неуважение к властителю. Бирон и Павел были жертвою ненависти,
правительница Анна и Петр III — жертвою неуважения. Миних, Лесток
и другие не дерзнули бы на дело, противное совести, чести и всем
Уставам государственным, если бы сверженные ими властители
пользовались уважением и любовью россиян.
Не сомневаясь в добродетели Александра, судили единственно
заговорщиков, подвигнутых местию и страхом личных опасностей;
винили особенно тех, которые сами были орудием Павловых
жестокостей и предметом его благодеяний. Сии люди уже, большею
частью, скрылись от глаз наших в мраке могилы или
неизвестности... Едва ли кто-нибудь из них имел утешение Брута
или Кассия пред смертью или в уединении. Россияне одобрили юного
монарха, который не хотел быть окружен ими и с величайшею
надеждою устремили взор на внука Екатерины, давшего обет
властвовать по её сердцу!
Доселе говорил я о царствованиях минувших — буду говорить о
настоящем, с моею совестью и с государем, по лучшему своему
уразумению. Какое имею право? Любовь к Отечеству и монарху,
некоторые, может быть, данные мне Богом способности, некоторые
знания, приобретенные мною в летописях мира и в беседах с мужами
великими, т.е. в их творениях. Чего хочу? С добрым намерением —
испытать великодушие Александра и сказать, что мне кажется
справедливым и что некогда скажет история.
Два мнения были тогда господствующими в умах: одни хотели,
чтобы Александр в вечной славе своей взял меры для обуздания
неограниченного самовластия, столь бедственного при его родителе;
другие, сомневаясь в надежном успехе такового предприятия, хотели
единственно, чтобы он восстановил разрушенную систему Екатеринина 48
царствования, столь счастливую и мудрую в сравнении с системою
Павла. В самом деле, можно ли и какими способами ограничить
самовластие в России, не ослабив спасительной царской власти? Умы
легкие не затрудняются ответом и говорят: «Можно, надобно только
поставить закон еще выше государя». Но кому дадим право блюсти
неприкосновенность этого закона? Сенату ли? Совету ли? Кто будут
члены их? Выбираемые государем или государством? В первом случае
они — угодники царя, во втором захотят спорить с ним о власти, —
вижу аристократию, а не монархию. Далее: что сделают сенаторы,
когда монарх нарушит Устав? Представят о том его величеству? А
если он десять раз посмеется над ними, объявят ли его
преступником? Возмутят ли народ?.. Всякое доброе русское сердце
содрогается от сей ужасной мысли. Две власти государственные в
одной державе суть два грозные льва в одной клетке, готовые
терзать друг друга, а право без власти есть ничто. Самодержавие
основало и воскресило Россию: с переменою Государственного Устава
ее она гибла и должна погибнуть, составленная из частей столь
многих и разных, из коих всякая имеет свои особенные гражданские
пользы. Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей
махине производить единство действия? Если бы Александр,
вдохновенный великодушною ненавистью к злоупотреблениям
