- Во-первых, ежели вам дорога ваша подруга – не спускайте с нее глаз. Во-вторых, ежели случайно - совершенно случайно! - при этом вы узнаете нечто, что могло бы представлять для меня интерес... Сударыня! Политика – дело жестокое и неприятное. Без нее, однако, не будет государства. Прошу поверить мне, что бы я ни делал, я забочусь, прежде всего, об одном – о благе России.
- Генерал Ушаков тоже так о себе думает, - пробормотала Наталья. – И он прав, ежели вас послушать.
- Во многом прав, несомненно.
- Он безжалостен и бессердечен! – горячо возразила Вельяминова. – И совершенно лишен совести.
- М-да! А много совести ожидаете вы от механизма бездушного? Вон часы – штука тонкая, служит вам верно, а ну как собьется? А вы на свидание важное запоздаете? Так нечто часы в бесчувствии к вам обвинять станете? Так вот и тот, кого судьба определила на службу, подобную службе Андрея Ивановича, должен забыть о многом, что в человеке нам столь приятственно не без оснований. Мерзко для человека убийство – однако ж и палачом быть кто-то должен. Говорю же, во всех странах просвещенных свои Тайные канцелярии имеются, и лютуют они поболее, чем у нас в России – вы уж мне поверьте. Видите, в защиту грозного генерала говорю – а ведь он мне яму роет. Что ж – такова работа его, и не считает он себя неправым. Теперь уж мое дело – под розыск не попасть, моя забота. Ничего – еще потягаемся с ним. Впрочем, довольно на сегодня. Не прошу вас сохранять разговор наш в тайне. У вас, несомненно, достаточно для сего здравого смысла... Однако ж подумайте обо всем, мною нынче сказанном, хорошенько, Наталья Алексеевна. И простить прошу, что обеспокоил.
Провожая свою невольную гостью, Бестужев поинтересовался:
- Есть ли у вас верный человек, безусловно преданный?
- Да, - Наталья вспомнила Сашиного секретаря, Ванечку Никифорова.
- Пусть сделает то, что сами вы хотели сделать. Найдет Александра Алексеевича и предупредит его, дабы ни за что не возвращался в Петербург, пока дело государево не закончится…
«Ну и что же дальше? – думала Наталья, возвращаясь домой от вице-канцлера. – Что ж... По крайней мере, он защитит меня от Тайной канцелярии». Обида была горькой, ибо преданность своего брата графу Бестужеву Наталья знала, и не в силах была понять, как же это его сиятельство мог начать с ней такую постыдную торговлю? Но что ж с него взять, политик... Впрочем, она ничего ему не обещала, и если господин Фалькенберг все-таки станет предметом ее пристального внимания, то главной причиной тому будет Наденька Прокудина. Наталья сама уже давно ощущала, что от этих двух иностранцев, присосавшихся к прокудинскому дому, исходит серьезная опасность, в первую очередь, - для Надин...
...Наденька в сильнейшем волнении ходила по комнате, отчаянно заламывая по обыкновению тонкие сухие пальцы, и Наталья, сидящая в уже привычном глубоком кресле, скрывавшая внутреннее напряжение за раскованной позой, поглядывала на нее с некоторым опасением: что за сим последует? Бурные рыдания до изнеможения или вспышка слепой ярости, жертвами которой станут фарфоровые безделушки на камине?
- Больше не могу! – говорила Надя. – У меня не осталось никого... Я… я даже… завидую тебе. Ты свободна!
- Не говори так! – нахмурилась Наталья. – Мне завидовать не следует. Без отца, без матери...
- Да зато сама себе госпожа, да куражиться никто над тобой не посмеет! – почти выкрикнула Наденька. – У меня бы лучше отца не было, чем...
Она испугалась, осеклась, и, развернувшись к иконе Богоматери, несколько раз широко перекрестилась. Но тут же вновь вспыхнула:
- Ну так что же? Когда отец родной заставляет от веры отрекаться?!
Тут уж Наталья испугалась:
- Это как же? Или... или головой скорбен стал?
- Касательно головы не знаю, - Надя закусила губу, потом тряхнула серебристыми без пудры локонами и тихо добавила, нахмурившись. – В католичество он перешел. Этот французский монах, или кто он там, его совратил! Бог мой! Граф совсем под его волю попал, ничего не понимает. Меня за этого противного Фалькенберга сватает!
- Как?! – Наталья даже привстала. Сразу вспомнились намеки Бестужева.
- Нищий немец, неведомого роду-племени... Проходимец, по всему видать. Хорошая партия для русской графини! Да не это главное. Немец ведь сам в католическую веру отцом Франциском обращен, так же как отец мой - каждое слово его ловит. Я давно наблюдаю за ними... Боже, долго ли до беды! Но я, поверь, Наташа, не позволю над собой измываться! Не знаю, что сделаю, но не позволю...
В мыслях Натальи все уже выстраивалось рядком да ладком, так как про Фалькенберга она успела для себя кое-что разузнать. Действительно, безродный немец, однако духовником у него – монах-француз. Ладно, чего не бывает на свете. Особого счастья юный Иоганн не нашел в России - богатство в руки не плывет, карьера не складывается. И тут появляется отец Франциск. Здесь ли обратил он лютеранина в католичество, до встречи ли их в России, одно ясно – Фалькенберг играет на стороне Франции против графа Бестужева. А за услуги (такие, например, как компрометация Лопухиных) отец Франциск берется устроить блестящее будущее Иоганна, и добиться этого он хочет посредством графа Прокудина. Прокудин вдвойне ему интересен – как служащий Коллегии иностранных дел и как отец очаровательной дочери, единственной наследницы немалого состояния. И последнее для них, видимо, важнее первого. Да, есть над чем призадуматься. Бедная Наденька! «Ну теперь-то, - подумала Наталья, очень сильно раздражившись, - я и без уговоров почтеннейшего Алексея Петровича займусь вами, господа!» Но тут же вновь поднялось в душе: «Негоже девице из рода Вельяминовых сие занятие!» «А в Тайную канцелярию не желаете, Наталья Алексеевна? Да со всем семейством?» – прозвучал в ушах, будто наяву, вкрадчивый голос его превосходительства генерала Ушакова.
И вдруг Надя спросила:
- А где нынче Александр Алексеевич?
Наталья вздрогнула, - уже в третий раз ее спрашивают про брата! Быстро перехватила взгляд серо- голубых глаз. Прочла смятение и испуг...
- Зачем ты спрашиваешь, Надин?
