раздражаться. – Дело может обернуться самым неожиданным образом.
- Вот поэтому я и еду с вами. В конце концов... – Наталья выдержала короткую паузу, - у меня полномочия от вице-канцлера!
Павел и Елисей, вчерашний солдат, переглянулись. Павел Дмитриевич отошел от двери, освобождая Наталье проход, и слегка поклонился:
- Прошу вас, сударыня.
А Наталья, при всем беспокойстве за судьбу подруги, думала сейчас о непонятных бумагах, которыми Надежда пыталась шантажировать Фалькенберга...
...Прокудино спало мирным сном под ярким светом луны. Вот открылся вид на господский дом. Перед запертыми воротами Елисей спрыгнул с лошади, ловко перемахнул через забор и отворил ворота перед Павлом и Натальей. Шагом въехали во двор.
- А теперь не обессудьте, вы останетесь здесь... Кстати, эта сторона тоже должна быть под присмотром, - шепнул Павел Наталье и протянул ей пистолет. - Ваш. Я зарядил его. Если что – стреляйте, прибежим на помощь. А нас ждут у черного хода. Очень скоро вы увидите вашу подругу...
- Вы уверены? – Наталья вдруг указала на крышу прокудинского дома.
С удивлением наблюдали все трое, как из чердачного окна спустилась веревка до земли, как вдруг показался из того же окна человек и уцепился за веревку. Яркая луна замечательно освещала эту картинку.
- А это, - пояснила Наталья, - вон там, куда метит сей господин – окна Надиной светелки...
Теперь промахнуться было нельзя, и она знала, что не промахнется. Выстрелила, почти не глядя. Веревка лопнула, раздался крик, глухой стук упавшего тела. Наталья была уже рядом. Человек, лежащий на земле, кричал «убью!» и громко стонал. Засветился огонек в Надиной комнате, и тонкая фигурка показалась в окне.
Наталья уже наводила пистолет на стонущего человека:
- Я узнала тебя, Карп! Что это значит?! Не двигайся... иначе это я убью – тебя!
- Наталья Алексеевна... Ох! И так уж убили... Барин велел...
- Какой еще барин, немец что ли?
- Так он... о-о-ох! - теперь барышнин муж...
- Ка-а-ак?!
- Ох, да. Помилосердствуйте... о-о-й! Барышня запершись сидят, без еды, никого не пускают, а дверь не сломаешь, пытались уж... В сей светелке прадед барышнин, зело ревнючий, супругу свою взаперти держал!
- Понятно теперь, в кого характером Наденькин отец, - усмехнулась Наталья.
- Не убивайте! Я ж неволей. Немец спятил совсем, силой заставил меня на чердак лезть, а потом – по веревке… Безумный он вовсе!
- Много болтаешь для своего положения, - поморщилась Наталья. – Помолчи!
У нее было доброе сердце, и хоть Карп вызывал в ней гадливое чувство, девушке было жаль, что она стала причиной его болезненных страданий. Однако позаботиться о нем она решила после. Оглянулась. Елисей тащил откуда-то лестницу. Наталья все поняла и крикнула вверх Наде, прилипшей к окну, чтобы она не пугалась и позволила им подняться.
- Я первая, - сказала Наталья...
Меж тем в коридоре, ведущем от двери черного хода к барской половине, шел бой не на жизнь, а на смерть – между Павлом Дмитриевичем и Иоганном Фалькенбергом. Павел, много лет не державший в руках оружия, быстро понял, что не такое-то уж простое это дело – биться с сумасшедшим. А о том, что Иоганн сошел с ума, рассказала ему сегодня Надина горничная, Дашенька, с которой он встретился, явившись в Прокудино на разведку под видом монаха, пришедшего просить милостыню на монастырь отца Ионы.
Кое-что узнал еще по дороге, новости такие – не утаишь. От ворот прокудинских Павла прогнали, но Дашенька сама вышла к нему, вложила в руку рубль, и горячим шепотом стала расспрашивать о монастырском житье-бытье, об отце-игумене Ионе. И так как Павел отвечал ей и складно, и любезно, совсем растаяла, принялась слезно просить «горячо о барышне помолиться», так как в беде барышня.
- Немец в доме засел, не выгонишь, с барышней приехал, да с письмом от нашего барина. А тут поп был не наш... И теперь говорит энтот немец бесстыжий, что с Надеждой Кирилловной их поп тот чужой обвенчал, и теперь он в доме хозяин... а барина нет, а барышня заперлась в светлице, - даже меня не пускает! - а немец в дверь дубасит, и не по-нашему орет громогласно. Да он помешанный! Вот вам крест! – горничная истово перекрестилась. – Ох, батюшки вы наши, да что ж делается-то на свете християнском?! Мы уж хотели силу какую, чтоб безумного немца вон... А Карп-то наш управляющий – не дает... Ведь он же с басурманами заодно!! Ох, и что ж теперь с Надеждой-то Кирилловной будет?!
- А вот что будет, - отвечал тогда Павел Дмитриевич. – Сегодня в полночь приеду я с кем-либо из братии монастырской, увезем вашу барышню из гнезда осиного... Дверь с черного хода отвори. И жди!
Плана у него пока не было – главное, проникнуть в дом. До полуночи оставалось время. Павел кинулся в монастырь. Поговорил с игуменом, вышел от него уже с немалой суммой, из вклада, ею же, Наденькой Прокудиной, накануне в монастырь пожертвованного, и сопровождал его Елисей – вчерашний солдат. Павел решил, что с Фалькенбергом и один справится, но такая подмога не помешает, мало ли что... На деньги достали они хороших лошадей, Павел переоделся в светское платье. Проезжая через Савельев лесок, заехали на мгновенье проведать Наталью...
- Разбойники! – закричал Фалькенберг, когда его перепуганный и одновременно негодующий лакей замелькал за спиной у Павла. – Разбойники напали на нас, всех поднимай!
«Для сумасшедшего он ведет себя довольно разумно!» - подумал Павел Дмитриевич, обливаясь потом. На счастье его, Иоганн был бойцом неважным, а сам Павел, напротив, в свое время фехтовал весьма искусно, потому и сейчас успешно сдерживал натиск немца. Меж тем лакей, знавший слово «разбойники»
