- Елисей, - позвал Павел, - Надежду Кирилловну в карету, что там для нее приготовили, и… ждите. Мы сейчас.
- А с этим что делать? – Елисей кивком указал на вновь впавшего в бесчувствие Фалькенберга.
- Эх! И его б в монастырь! Куда ж его еще такого-то... Вот подарочек будет отцу игумену!
- Да, – вспомнила Наталья, – а где мой Сенька? Ищет меня, наверное, по окрестностям... Мы в соседней деревне остановились, у вдовы Матрены, пошлите за Сенькой кого-нибудь...
- Идемте, Наталья Алексеевна! – Павел подал ей руку.
Они поднялись наверх, прошли в уже знакомую Наталье светелку. Вельяминова подошла к окну, взглянула вниз на залитый серебристым сиянием двор, да так и осталась стоять, сложив руки на груди.
Павел пристально смотрел на нее, лунный свет из окна падал на его лицо, и Наталья читала в нем сильное волненье и... горячее желание ее оправдания. Девушку охватило смятение, она почувствовала, что вот-вот расплачется.
- Вы не верите мне?
- Не могу пока ничего ответить. Да я и не вправе...
- Нет, вправе, - твердо возразила Наталья. – Я… я больше не могу одна... Вам я верю. Послушайте, и может быть, вы посоветуете, что же мне делать теперь...
И принялась рассказывать. Павел узнал все – начиная с ужасного для Натальи дня, когда открылось, что Петруша Белозеров ее не любит, и заканчивая тем, что произошло в этой комнате несколько минут назад, пока сам Павел Дмитриевич сражался с Фалькенбергом. А произошло вот что…
По приставной лестнице Наталья, а за ней и Елисей, проникли в комнату Наденьки, и молоденькая графиня упала на грудь подруги.
- Все с вами хорошо, барышня? – торопливо осведомился Елисей, поняв, что тут его помощь не нужна. – Ну, запирайтесь, никого покамест не пускайте, а я – к Павлу.
Наденька тихо плакала.
- Все будет хорошо, Надин, - утешала ее Вельяминова.
- Я боюсь, - всхлипнула, как ребенок, Наденька. – Наташа, ведь меня опоили и обвенчали с Фалькенбергом. Этот… этот отец Франциск…
- Теперь уж не страшно, - успокоила Наталья. – Мы тебя вызволим... Но мне надо кое-что тебе сказать... Надя, от Фалькенберга я узнала, что отец твой арестован за переход в католичество.
- О Боже! – Надя теперь уже в голос разрыдалась.
- Думаю, тебе необходимо на время скрыться… отдохнуть… Ну и подумать, как дальше быть, - продолжала Наталья. - А сейчас, прости, мне нужно тебя кое о чем расспросить.
Наденька устало вздохнула.
- Если хочешь...
- Не хочу, но должна. Где бумаги, о которых говорила ты в этой комнате немцу?
Надя вырвалась из ее объятий.
- Неужели, - закричала она, - неужели все только и живут гнусными политическими интригами?! Я понимаю – этот негодяй Фалькенберг, даже пойму – мой отец... Но Александр... и теперь вот ты...
- А при чем тут Александр? – быстро отозвалась Наталья. – Ты ведь говоришь о моем брате?
Надя отвернулась и пробормотала что-то неразборчивое.
- Что с тобой, Наденька? – Наталья положила ей руки на плечи. – Не скрывай сейчас от меня ничего. Умоляю тебя... Мне и так нелегко...
- А мне легко? – выкрикнула Надежда. – Он сам просил меня... взял слово, что я тебе ничего не скажу.
- Кто?
- Да брат твой!
- О чем... просил?
Надя с силой сжала бледными пальцами виски.
- Прости, Наташа... Мы с Александром любим друг друга.
- И ничего не сказали мне! – потрясенно выдохнула Вельяминова.
- Это он настоял! – упрямо повторила Наденька.
Некоторое время Наталья осмысливала новость.
- Ну что ж, - решила она наконец. – Это хорошо!
- Хорошо... – эхом отозвалась Наденька. Она отвернулась к окну, и все плакала, плакала, не переставая.
- Надин! – окликнула ее Наталья.
Надя не отвечала.
- Ну полно, Надин. Как ты думаешь, что происходит сейчас внизу? Я прошу тебя, перестань упрямиться. Ты не знаешь, во что меня втянули! Ты ничего еще не знаешь... Умоляю, скажи, где эти несчастные
