- Так что, кто таков будешь? – осведомился наконец.
Митя коротко назвал себя, сказал, что из Горелова, что в лесу заблудился. Семен Иванович недоверчиво покачал головой, потом указал глазами на пыльный, порванный в нескольких местах подрясник Мити.
- Что за одеяние?
- В послушники готовился монастырские, да Господь не судил, - вздохнул Митя.
- Никонианин? – бросил хозяин. – Нечестивую, значит, веру держишь?
Митю передернуло.
- Ка-а-ак нечестивую? Батюшки, да кто ж вы сами-то будете?
- Семен Шерстов я, обо мне в местах окрестных каждой собаке известно, ну а найти-то меня не так легко... Здесь, заблудший ты человек, ангельский скит, приют веры истинной...
Митя невольно усмехнулся.
- Прямо ангельский? Так уж и истинной?
Семен Иванович спрятал ответную усмешку в седых усах.
- Добро, - сказал он. – Потолкуем об этом после. О чем с племянницей моей говорил?
- Просил дорогу из леса указать, - вздохнул Митя.
- Вот как? Эх ты, пустая головушка, не зря тебя Господь к нам привел, ох – не зря! Ну да ладно. Сейчас тебя Ерема проводит, отдохнешь малость. А потом и поговорим.
Кликнул Ерему, тут же появился знакомый Мите маленький мужичок. Семен Иванович дал указания, согласно которым юноша был препровожден в крохотную горенку и оставлен там один. Когда Ерема вышел, Митя, подойдя к двери, подергал ее, но, как он уже догадался, дверь оказалась запертой снаружи. Тяжко вздохнув, Митя упал на лежанку. «Вот ведь влип!» – подумал, закрывая глаза. Несмотря на тревогу, усталость сильно сказывалась, и он быстро уснул.
Сильный скрип отворяемой двери разбудил его. Было уже совсем темно, за окном на чистом черном небе бриллиантиками поблескивали звезды.
- Вставай, - услышал Митя женский голос и узнал в нем голос Ксении, а потом, протерев глаза, ясно увидел ее в лунном свете.
- Угораздило ж тебя забрести сюда в такое время! – заговорила она почти насмешливо. – Да еще в этом одеянии... У нас и так гостей не жалуют, а уж таких... Ох, беда к нам идет! Бежал от нас дядюшкин добрый послушник, иудой оказался, теперь вот сорока на хвосте принесла – спешат к нам гости... Потому дядя и не стал с тобой днем разговаривать – не до тебя сейчас. Пошли!
- Куда? – оторопело пробормотал Митя.
- Куда! – передразнила Ксения. – Бежим отсюда... Солдаты придут, наши так просто не сдадутся, в огонь пойдут. А я – не хочу! Уж и Палашку свою, девку, мне преданную, послала в Горелово твое с весточкой... Солдаты и так уж знают, где нас искать – здесь предательства нет, в том, что девку послала. А сбежать не успеем, может и помощь к тебе придет... и меня спасешь, вспомнишь, чай, что с собой звала? Ну, а коли так стоять и трепаться до света будем, так и впрямь далеко не убежим! Так что – живо, терять тебе нечего.
И впрямь нечего, и Митя больше мешкать не стал.
Еще мрачней, страшней казалась труднопроходимая глушь в ночной тьме, а лунно-звездный свет едва проникал сюда сквозь кроны. Но Ксения шла так быстро и уверенно, что Митя едва поспевал за ней.
- Не в лесу ли ты родилась?
- Да почти так, - усмехнулась Ксения. – Я, как уж сказывала, дворянская дочь, Ксения Шерстова, отец мой покойный Семену Ивановичу двоюродным братом доводился. Умерли родители от холеры в одно время. Я и не помню их. Дядя меня воспитал. Нет у меня иной родни. Эх, да лучше б он меня удушил в колыбели! – вырвалось вдруг у Ксении.
- Да что ты...
- Да то. Задыхаюсь я тут, жизни нет! Среди безумцев живу, сама безумной стала. Книги читаю Божественные, там про любовь все прописано, а у меня в душе злоба звериная, того и гляди – зарежу кого-нибудь или руки на себя наложу...
- Ох, - вздохнул Митя, сотворив крестное знамение, - среди ослепления бесовского... Раскольники, беспоповцы?
- Да я уж и не знаю, как назвать дядьку моего и тех, кому мутит он головы... Старообрядцев-то он тоже не жалует. Вся, говорит, земля извратилась и погибнет вскоре. Один он, вишь, не извратился... А ведь боялась я его поначалу хуже всякого зверя и огня, и верила ему... Да надоело!
- А чего же вы не уходите дальше, в леса, коли знаете, что солдаты сюда идут?
- Так ведь едва услыхали святенькие-то наши о сем, так сразу вскинулись - в огонь, мол, пойдем, мучениками будем... Ну, дядька-то вряд ли в огонь хочет, однако ж и ему то с руки – скроется под шумок, решат все, что сгорел. А он – на новое место. Но в то, что пасомые его душеньки свои в огне спасут – верит истово. Еще и в заслугу перед Господом себе поставит...
Митя хотел что-то ответить, но не смог, ибо подходящих к делу слов у него просто не находилось. Он спешил, пробираясь за своей проводницей, - дорога была тяжелой. Ему становилось жутко, темнота настораживала, казалось, что прячется кто-то за толстым стволом, за корявым пнем или за необыкновенных очертаний кустарником, темневшим в редких просветах.
Но вот вышли на поляну, где уже не сдерживаемый ничем лунный свет свободно проливался в пространство. Дальше шли болота. Но Ксения спокойно вступила в их опасную муть, видимо, отлично зная тропы. Митя в который раз перекрестился. По болоту шли, как ему показалось, долго... Выбрались на просеку, и вдруг Ксения вскрикнула. Как привиды отделились черной тенью от лесной стены три всадника и
