- Отказываешься?
- Вестимо.
- А в овраг? Ты со мной не справишься, сам сброшу...
- Сбрасывай.
- А коли руки сейчас ломать начну?
- Делай, что хочешь – нет.
- Эх. Вот этим ты мне и полюбился! Эх, никонианин, да еще и монах... Ведь пойдет за тобой народ! Ты мне еще десяток таких, как сам, приведешь! А те – еще по десятку! Ксения, племяшка моя... Как зыркает глазищами-то! Моя кровь. Старый я дурак, не разгадал ее сразу, взаперти в светлице держал, как барышню красну, а надо было... Помощницей могла бы преданной стать! Она бы про очистительный огонь сразу поняла, полюбила бы его... Может и сейчас не поздно, а? Видно, по нраву ты ей пришелся. За тебя б она и со мной бы примирилась. А?
- Так уж сказано было.
- Нет?
- Нет.
- А жаль. Ладно. Даю тебе еще время. Ныне домой едем. А тебе приказываю – думать. Помни – мир во зле лежит. Спасать его надо.
- Бес, который в тебе, мир не спасет.
- В геенне адской гореть будешь! – грохнул, потрясая кулаком, Шерстов.
- Может быть, и буду, - вздохнул Митя. – По грехам своим... Но не приведи Бог, чтобы за отступничество!
- Дурак, - процедил Семен. – Ладно, думай, пока едем. А потом – смотри, поздно будет...
Поселение волновалось. Какая уж сорока принесла на хвосте весточку, но все уже знали – идут солдаты разорять «святое место». Всех закуют в кандалы, отвезут невесть куда... а может, и станут насильно обращать в противную веру. Мужики и бабы все вышли из домов, вывели и вынесли малых детей. Одна лишь Ксения была заперта наверху в своей светлице. Митю упрятали в сарай, на который навесили огромный замок. Не впервой ему уже было сидеть под замком, но впервые сидение это могло окончиться смертью. В Митиной голове, как ни пытался он по-христиански смириться с подобной возможностью, это не укладывалось. Диким все казалось! И мучил Семен Шерстов, а вернее то, что вынашивал этот упорный отступник в своем сердце. «Огонь очистительный... - вспоминалось Мите. – Господи, а ну как вправду... Царем-то он не станет, но сколько крови невинной прольет!» Митя встал на колени и начал молиться...
Действо меж тем начиналось. Шерстов встал перед толпой.
- Братия! – воскликнул он, взметал руки. – Грядет миру конец! Царствие антихристово наступило, все предались мерзкому врагу, все до единого. Мы одни лишь, избранные, благодатию Духа Святаго спасаемся! Но хотят отнять у нас Небесное Царствие, идут слуги антихристовы на погибель святому нашему согласию. Не дадимся, братия, врагам Христовым! В огонь уйдем, сгорим, а не покоримся! Очистимся огнем земным во избавление от вечного огня, чистыми яко ангелы внидем в чертог Господень. Здешним огнем спасемся от адского пламени!
Безумие овладело всеми. В ответ на речь Семена раздались пронзительные возгласы:
- Не дадимся мучителям! В огонь! В огонь!
- Идите, братии милые и сестрицы, - благословлял всех Шерстов, - возликуем и возрадуемся! Близ есть Царствие Небесное...
Уже приготовлен был большой амбар, куда медленно и чинно, словно верные на обедню, направились сектанты с заунывным пением псалмов. На всех надеты были белые рубахи. Семен стоял поодаль, скрестив руки, и глядел на своих пасомых. Среди упорных, выражающих непоколебимую уверенность лиц, среди вдохновенных женских ликов с безумно пылающими глазами выделялись несколько лиц бледных, искаженных страхом, с блуждающим взором. Семен Иванович нахмурился, стал мрачнее обычного. «Слабы люди! – металось в его мозгу. – Где сильных брать? Где разумных брать, дабы поняли? Не построишь с такими земной рай, огнь на Руси не запалишь... У никониан есть... да, есть. Видал... Монашка этого не выпущу! Со мной пойдет. Уверю. Уломаю!»
Шерстов уже не видел людей, хоть взгляд его был до сих пор на них обращен. Он ждал Ксению.
Меж тем Ерема и Чурчила ломали дверь в ее светелке, так как Ксения крепко-накрепко заперлась изнутри.
...Влетел во двор всадник, за ним – офицер с солдатами. Проводником служил перебежчик, который и выдал Шерстова с его сектой властям. Всадником, который от нетерпения опередил своих попутчиков, был Петр Белозеров. Почему-то с каждой минутой становилось ему все тревожней и тягостней на душе. Да к тому же и знакомец Яковлев с парой солдат остались, как потом оказалось, в селе. На Петрушин вопрос, почему так, второй офицер ответил, что не знает, что Яковлев – старший, и, видимо, есть у него на то особое распоряжение от начальства. Петру было все равно, жалел он только, что силы уменьшились. Он ожидал почему-то от сектантов упорного вооруженного сопротивления.
Но все оказалось вовсе не так, как предполагал Петруша, и то, что он увидел, ошеломило поручика. Пылал огромный амбар, и шум огня покрывался криками и пронзительным визгом. Какую-то растрепанную золотоволосую девушку тянули с силой два мужика. Вот они остановились напротив седого человека с суровым лицом, и девушка в ярости плюнула ему на бороду. Тот вздрогнул и коротким жестом указал на огонь. Девушку потянули к горящему амбару.
- Отпустите ее! – закричал Петруша и обнажил шпагу. Семен Шерстов изменился в лице, аж побледнел от ударившей ему в сердце бешеной ненависти. Казалось, он бросится сейчас на Белозерова, не боясь копыт его коня. Но были у Шерстова другие задумки. Он улучил момент, когда никто уж не глядел на него, метнулся к лесу. Самым близким строением к лесу был сарай, где запер Семен Митю. И вот отпер Шерстов ключом замок, выволок юношу на свет Божий.
