освещенном пятачке. Ну, музыка играет. Может, у сумеречников прием. Мало ли по какому поводу аль- самийа могут устроить прием? Кто ж их, неверных, знает... Вот Абид и вызвался разузнать подробнее.
Я бедуин, отчаянно хвастался он! Я обладаю ловкостью ящерицы и хитростью пустынной лисы! Я подкрадусь незамеченным и доставлю госпоже самые последние сведения из логова кафиров! От гвардейцев в предместье сбежал - и от сумеречников сбегу!
Ну вот, подкрасться-то он подкрался. А дальше дело пошло не особо. Что же они там делают?
Может, и вправду прием? Только странный какой-то праздник у них выходит, аж через всю спину мороз дерёт...
Поглощенный размышлениями и мыслями о награде, Абид не сразу услышал шорох за спиной. А когда услышал, было уже поздно.
Бронзовый сумеречный голос звякнул непонятные, но презрительные слова. Юноша вскрикнул и обернулся.
Над ним стояли аураннец с длинным страшным копьем - и Джунайд.
- Ты так сопишь, о Абид, что тебя за фарсах слышно, - усмехнулся шейх.
Юноша громко сглотнул. Покосившись на аураннца, сглотнул еще раз - тот глядел на Абида, как на тарантула. Изогнутое лезвие копья тускло мерцало в ночном воздухе.
- Уходи, - резко приказал Джунайд.
Глаза суфия сузились в две холодные щелочки.
- Уходи, человек, - проговорил шейх с лицом сумеречника. - Тебе нельзя присутствовать на этой церемонии.
И тихо добавил:
- Она не для человеческих глаз.
А потом сказал еще тише:
- И держись подальше от Тарика, о юноша. Вспомни, что нерегиль сказал тебе на морском берегу. Не становись на пути у его судьбы, избегай несчастья.
Шейх с аураннцем развернулись - и пошли прочь. Даже не посмотрев, поднялся ли Абид с земли и выполнил ли приказ.
Они знали, что бедуин не посмеет ослушаться.
Дрожа с ног до головы, Абид встал и побрел прочь. В спину порывы ветра все еще бросали тихий перезвон струн. Неожиданно над головой свистнуло - и раздался резкий крик ночной птицы.
Это стало последней каплей. Заорав, Абид замахал рукавами и припустил вперед, как антилопа. Он орал и орал, хватая ртом холодный воздух, спотыкаясь, падая, вскарабкиваясь на ноги - и продолжая орать.
Юноша бежал долго - не обращая внимания на оборачивающихся от костров людей, шарахающиеся с дороги тени и гостеприимные огни лагеря по сторонам. Он бежал, пока под ногами у него не оказалась жирная черная земля насыпи под частоколом ограды. Тогда Абид подскользнулся и упал лицом в чернозем, уже больше не крича - лишь тяжело дыша и всхлипывая.
Гвардеец с ножом, трупы на перекладинах, а теперь еще и жуткая музыка и страшный шейх! Воистину, человеку не положено видеть столько ужасов в течение одного дня!
Прохаживавшиеся вдоль ограды часовые не удостоили юношу и мимолетного взгляда. Еще один тронувшийся мозгами - да поможет ему Всевышний.
Абид, воровато оглядываясь, поднялся и принялся отряхиваться. Скрипящие кожей и звякающие железом часовые делали вид, что не замечают паренька.
Юноша был им за это благодарен. Другие обитатели лагеря старательно занимались своими делами. Какое кому дело, что бедуинский парнишка в рваном бурнусе с воплями прибежал откуда-то из темноты, протаранил насыпь и теперь вот стоит, вытирается рукавом и точит слезы с соплями? Если паренька сейчас возьмут и тихо поведут за ограду сумеречники, придется отвернуться - и правильно. Сумасшедшие только людей мутят, а людям и без того страшно.
- Ты бы это... шел отсюда, - донеслось до Абида сверху - с сильным хорасанским акцентом.
Не пытаясь разглядеть роскошного павлинного парса, юноша с шумом втянул сопли и поковылял прочь.
Часового тоже можно было понять. Зачем ему лишние заботы? Заутра штурм, люди хотят приготовиться к судьбе мученика.
Многоугольная громада стен Хаджара висела в ночной тьме подобно летучему острову. Рукотворные скалы основания крепости теснили мрак своей бессветной чернотой и гордо возносились к подсвеченному кострами небу. Как нерегиль собирается это брать приступом - один Всевышний ведает, у Него лишь сила и слава...
Вспомнив про нерегиля в белой одежде, фарфоровую музыку и страшного шейха, Абид задрожал всем телом. И подумал, что, пожалуй, пойдет ночевать в палатку к старому мулле Абд-ар-Рафику ибн Салаху - а не докладываться к госпоже Нум. Не нужны ему эти пятьдесят дирхемов. Надо будет рассказать про странную сумеречную церемонию - завтра расскажет. После штурма. Если жив останется.
От этой мысли Абиду поплохело окончательно и, заливаясь обильными слезами, он поплелся прочь в поисках духовного утешения.
Пролом в городской стене курился пылью. Торчащие сколами и выступами кладки обломки катились вниз, к подножию земляного вала. Обслуга манджаника радостно орала, мотались косички на спинах ханьцев - расчет осадного орудия аж прыгал от радости.
Для штурма карматской столицы собрали машину так машину - на огромных деревянных ногах, с рычагом из двойного бруса, длиннее и толще корабельной мачты. Два здоровенных ящика противовеса со свинцовыми чушками висели выше человеческого роста - и под них побаивались заходить, мало ли что.
Полуголые, серые от пыли люди спешно набивались в колеса по обе стороны орудия - пора было поднимать противовес и заряжать манджаник по новой. Ханец мяукнул команду, отмахнув шелковым рукавом, и, словно бурундуки в колесе, обслуга резво заперебирала руками и ногами по деревянным плашкам, крутя подъемный механизм. Мачта орудия качнулась, накренилась и срубленным деревом пошла вниз. К месту, где должна была лечь корзина пращи, уже подкатывали здоровенный обтесанный камень.
Мастер Вэй Юй щурил на солнце свои узенькие глазки и улыбался в сторону стен Хаджара. А как же, теперь взять чуть ниже - и пролом будет на высоте человеческого роста. Манджаник поменьше - тот, что собирали при штурме Хисн-аль-Бара - бил по северным воротам карматской столицы. Две метательные машины-аррада обстреливали камнями верх стен, то и дело сбивая вниз кого-то из защитников. Пыль и каменные осколки взметывались фонтанами, все орали - кто от боли, кто от радости.
Штурм, кстати, начался с того, что под одобрительные возгласы верующих через стену в Хаджар перебросили всех пойманных карматских лазутчиков. Тарик лично распорядился, ага.
Абид крутился поблизости. Наутро он выполз из шатра, где ночевал вместе с почтенным муллой, и решил, что все-таки нуждается в серебре госпожи Нум. И теперь, пересилив страх перед нерегилем, бедуин подлез прямо к смоленым треногам, на которых лежала мачта осадной машины.
Тех, кого через стену кидали, ему было почему-то жалко. Они так орали, пока летели - долго, пронзительно. И когда протяжный крик замолкал, Абиду становилось не по себе - хотя звука удара он не слышал, конечно, за таким-то шумом вокруг себя.
Тарик - кстати, в обычной своей черной джуббе, - гарцевал у всех на виду, размахивая плеткой и выкрикивая оскорбления. Карматы со стен отвечали тем же - даже успели небольшую аррада наладить, закидав веером камней носящихся у самого вала джунгар. Потом карматский камнемет разнесли в щепки здоровенным булыжником, который пустил манджаник.
А потом Абиду знакомый гулямчонок шепнул, что, мол, большое орудие под западными башнями собирают - и они рванули туда. И вовремя, слава Всевышнему - ибо карматы пошли из северных ворот на вылазку и порубали несметное число народу. Манджаник хотели спалить, но не сумели, пара зажигательных стрел в него вонзилась, но их быстро потушили. Хорошо, что его, Абида, там не было -
