затоптали бы.
Так что сейчас юноша прыгал от радости рядом с малым манджаником. Мачта орудия тренькнула, как огромная струна, и с натужным скрипом взмыла вверх - шшшшууууух!..
Бабах!.. Пролом брызнул камнями и пылью, все снова запрыгали, и тут Абида дернули за полу бурнуса:
- Эй-эй, молодой господин, эй!
Мордашка гулямчонка пошла черными разводами от пота и пыли, помады на губах почти не осталось. Абид на всякий случай выдернул одежду из пальчиков с накрашенными ногтями: мало ли, что люди подумают, говорят, в городах таких мальчиков называют бириш и берут в харимы! Тьфу, гадость! В стойбищах за такое забивали камнями! Чего только не придумают люди в городах!
- Чего тебе? - прокричал Абид сквозь вопли, скрип и грохот.
- В ворота! В ворота прорвались! - радостно заорал малец. - Наши вошли в город! Господин Ястреб возглавил атаку!
Абид искренне заметался - куда бежать? В город? Или все-таки в лагерь к госпоже Нум с известиями? Или все-таки в город? За известия из города ведь больше заплатят! Но в городе - там же страшно! Но ведь и заплатят больше!
А потом его осенило:
- Слышь, ты! Как тебя?
- Али!
А что, какое еще имя могло быть у мальчишки-невольника из Ханатты? Их так пачками называли, когда начинали распродавать караван...
- Слышь, Али! Ты, это, давай в город! Я тебе дам аж два дирхема!
Гулямчонок просиял.
- А потом дуй в лагерь! А я - сразу к госпоже!
- Дирхем сейчас! - пискнул мелкий наглец и даже протянул ручку ковшиком.
Абид плюнул и, стараясь не касаться накрашенных ногтей, спихнул в потную ладошку монету. И со всех ног, так, что бурнус развевался крыльями, побежал в главный лагерь - госпожа Нум наверняка заждалась от него известий.
- ...Берегись! Берегись! Лезе-ееееет!..
Дэв и вправду лез - напролом. И размахивал здоровенной дубиной. Его отпихивали кольями - выломали в соседнем дворе из загородки птичника - а дэв лупасил дубиной и ломал палки, как прутики.
И ревел, ревел - натужно и хрипло. Хунайн думал, что пора и оглохнуть, хоть уши отдохнут.
Чудище размахнулось - и на каида навалились отпрянувшие от удара. Рев, треск.
- Пихай его, пихай!..
Дэв перегораживал узкий проулок между слепыми толстыми заборами. Глина уже обвалилась, открывая пятна тростниковой обрешетки - чудище долбило по чему ни попадя, дувалам тоже изрядно досталось.
Сзади раздался тоненький визг - и следом вопль ужаса. Орал Рафик. Хунайн с трудом развернулся в общей свалке - дэв ревел и пер, строй перед ним смешался и люди глупо барахтались тесной толпой - и посмотрел назад.
С крыши на кого-то прыгнула гула. Когтя кольчужный загривок воина, она вертелась вместе с орущим человеком, подвывала и разевала красный зубастый рот. Кто-то изловчился и треснул булавой по плоской серой башке. Гула утробно хрюкнула и обмякла.
- Навались! На колья навались!..
В проулок с гулким топотом ворвались конные - джунгары, из 'диких', в малахаях и перетянутых кожаными лентами ватных халатах. Завидев дэва, степняки придержали лошадок и взялись за луки.
Джунгары задорно визжали, тренькала спускаемая тетива. Дэв мгновенно стал похож на ветку сосны - отовсюду в нем торчали иголки-стрелы. В правый глаз легло сразу две. С глохнущим стоном чудище осело наземь. Степняки нетерпеливо покрикивали - вперед, мол, вперед, чего встали, вперед!
О Всевышний, когда ж это кончится... Сколько еще и куда идти?
Четвертый дэв на их пути, а гул и считать бросили. Людей тоже достаточно попалось - в хороших длинных кольчугах, даже в двойных шли сукины дети, откуда у них столько денег у этих карматов, семьсот дирхам кольчуга стоит, у Хунайна сроду столько не было, вон панцирь кожаный только с пластинами...
В просвете переулка появился конный знаменосец - парс, не иначе, конь в тяжелой чешуйчатой попоне-муджаффаф. Флаг на копье оказался радостно зеленым. Странно, зеленых флагов среди сигнальных Хунайн не помнил. Джунгары заорали на разные голоса, зашикали стрелы, конь под знаменосцем попятился, кивая башкой в железном налобнике. Что за?..
В переулок между стенами дувалов и стременами парса протискивались люди - о Всевышний, это ж карматы, и парс никакой не парс, вон у них зеленые тюрбаны поверх шлемов наверчены...
- За щиты! - проорал - в который раз! - Хунайн команду своему изрядно поредевшему отряду.
Перед штурмом ему дали под начало двадцать три человека. Сейчас за ним шла едва ли половина.
Зеленоголовые орали и размахивали мечами, топала коняга, она ж нас подавит, скотина, не хуже дэва...
Джунгары спешивались и разбирали уцелевшие колья.
- За щиты! Прикрыть лучников! - крикнул Хунайн.
Когда ж это кончится... Сколько и куда им идти по этим проулкам и улочкам...
Госпожа Нум бегала перед шатром в совершенно непотребном виде - кудрявые пряди выбивались из-под платка, а рукава рубашки сползали к локтям, бесстыдно открывая запястья.
- О солнцеликая! - жалостно голосили евнухи, безуспешно пытаясь накинуть ей на плечи хиджаб.
Госпожа вывертывалась и продолжала метаться, царапая щеки и явно ругаясь, но не на ашшари, а на каком-то другом языке, видимо, родном берберском.
Абид показался как раз вовремя: завидев его, госпожа ахнула и закричала уже на ашшари, евнухи быстро, как птицу сетью, накрыли ее широченным шелковым отрезом и, пока госпожа махала руками и костерила Абида, быстро увязали вокруг нее хиджаб на все положенные тесемки.
- Ну?! И где ты шлялся, о отродье гиены? - с неослабевающей яростью орала госпожа Нум.
- Воистину Всевышний был милостив ко мне и я обладаю новостями из новостей для услады твоего слуха, о солнцеликая! - и Абид отвесил учтивейший из поклонов.
Госпожа изволила всего лишь треснуть его по затылку костяшками пальцев - хвала Всевышнему, на пальцах у нее были кольца, а не перстни.
- Ну?!
Шаадийа, как самая умная, моментально скомандовала невольницам, те вдвинули под госпожу ковер, и Нум, обессиленная, плюхнулась на него со звоном ожерелий. В одну руку ей вложили синий стеклянный стаканчик, а в другую - огромный страусовый веер.
- Я слушаю, слушаю тебя, о порождение гул и шакалов пустыни!
Абид раскрыл было рот, но, видно, Всевышний судил госпоже в тот день совсем другое.
С южной стороны лагеря раздались дикие вопли. Одно слово в них различалось очень и очень ясно:
- Карма-аааааты! Карматы в лагере! Карматы! Спасайтесь кто может!..
Лицо Нум окаменело, и она медленно поставила стаканчик на ковер. И так же медленно отложила веер.
- Какая странная у меня судьба, - пробормотала она, словно не слыша, как ширилось вокруг нее озеро паники. - В ней каждое дело случается дважды.
Абид сглотнул и припомнил, что случилось в лагере под Гадарой.
