Подошел к столу и поднял трубку.
Телефон молчал.
Включил телевизор.
По экрану пробежала рябь, затем выплыл Ярузельский с поджатыми губами. На фоне флага, при полном параде и в обычных очках. Спину держал — словно циркуль проглотил.
“Что за трансляция? Почему в такое время?”
Генерал ответил:
С НУЛЯ ЧАСОВ В СТРАНЕ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ.
Я поймал себя на мысли:
“Путчи, перевороты, чрезвычайные положения устраиваются в ночь с субботы на воскресенье. А тут еще тринадцатое число!”
Генерал перечислял меры:
…вводится комендантский час,
запрещается передвижение по стране,
прерывается работа почты, телеграфа, телефона,
ИНТЕРНИРОВАНЫ…
“Это интересно”.
…Герек, Ярошевич, Бабюх, Лукашевич…
…Гвязда, Геремек, Куронь, Михник, Мазовецкий…
Взяли и тех, и других! А где же Валенса? И потом — что значит интернированы? Побоялись слова “арестовать”?
На экране появился Марциняк.
Военная форма была ему к лицу. Представил, как выглядел бы в мундире диктор Кириллов.
Не смешно…
Стараясь не шуметь, вышел на улицу. Ни души.
На углу темнела будка телефона-автомата.
Подняв трубку, спохватился.
Дома спешно засобирался.
Жена, кутаясь в халат, запричитала:
— Куда же ты поедешь?
— На Литевскую, там должны работать.
— Телетайпы наверняка отключили.
В гараже за окошком мелькнула испуганная физиономия Тадеуша.
Первый пост обнаружился на Лазенковской трассе.
Солдат в каске двинулся от бронетранспортера с “калашниковым” наготове. Подошел вплотную,
