пригнувшись, уставился в номер, затем махнул жезлом.
На площади Люблинской Унии офицер козырнул, попросил документы.
— Проше, откройте багажник.
Закончив осмотр, бросил:
— В порядке.
На Литевской тарахтели телетайпы.
— Не отключили?
— Не-а. — Петрович расплывался до ушей. — Рейтер отключили в пять минут первого. Дали сообщить — и все. А нам — зеленый свет.
— Какие новости?
— На Шпитальной заваруха.
Это рядом. Пошел.
На Шпитальной толпа жалась к штаб-квартире “Солидарности”. Здание оцеплено. У ворот — десяток “воронков”.
Кто-то запел:
— “Еще Польска не згинела…”
Истеричный крик:
— Лех жие!
— Со-ли-дар-ность! Со-ли-дар-ность!
Отчаянные перелезают через ограду. Парень без шапки бросает кому-то в толпе:
— Чему улыбаешься, паскуда!
Полушепотом — обмен информацией.
— Зелинский выбросился с третьего этажа.
— Кто такой Зелинский?
— Буяка не взяли. Его вывез в багажнике французский журналист.
— Неужели Бернар?!
— Про Куроня слышали? За ним пришли, а он спрашивает у офицера: “Ты поляк?” Тот кивает. А Яцек руки за спину и смеется: “Все в порядке. Поляки еще ни одного дела до ума не доводили”.
— Где же Валенса? Почему они, курвы, молчат?
— Лех жие!
Спецназовцы выдвигаются вперед: каски, шлемы, бронежилеты, пики.
В милиционеров летят камни.
Толпу оттесняют к площади Спасителя.
Истошный вопль:
— Спасите!
