Их уговаривали — сверху:
— Поднимайтесь. Польша уже не бастует.
Шахтеры не верили.
Когда поднялись, поняли: их никто не поддержал.
Может, и в этом — народная мудрость: не подставлять голову?
Новость — как снег на голову. Сообщил Петрович — кто еще!
— Глеба отзывают.
— Почему? За что?
Конечно, он был неосторожен, наивный шестидесятник. Ладно бы при поляках, а то при своих нахваливает “Солидарность”.
Найти повод, чтобы отозвать, — раз плюнуть.
На заседании парткома секретарь предложил утвердить характеристики тем, кто покидал польские пенаты.
Рутинное дело. Утверждали списком: характеристики были стандартными.
Глеб сам начертал оду себе, любимому, и доставил мне. Я подписал и отвез на Бельведерскую.
Секретарь парткома скучно перечислял фамилии. Когда добрался до Глебовой, вскинул голову генерал в штатском.
Шеф инспекции — в молодости его посылали “нелегалом” в Штаты, он был на связи с супругами Розенберг, казненными за шпионаж, — обычно молчал, а тут вдруг заговорил:
— Хотелось бы послушать.
Секретарь растерялся.
— У вас что, — спросил генерал, — ее нет?
— Почему же, — почти обиделся секретарь и полез в папку.
Одна фраза повторялась — из характеристики в характеристику — как индульгенция.
“ИДЕОЛОГИЧЕСКИ ВЫДЕРЖАН, МОРАЛЬНО УСТОЙЧИВ”.
Услышав ее, генерал сказал:
— Я возражаю.
— Как? — испугался секретарь.
— Потому что это — неправда.
Члены переглянулись.
— Товарищ и не выдержан, и не устойчив.
Я напрягся.
— Что же делать? — Секретарь был растерян.
— Написать правду.
Дальше молчать было невозможно.
