-Пойду воздухом подышу, - сказал он, вставая с кровати.
-Ты далеко? – заволновалась мать.
-Нет, во дворе.
Димка вышел из дома и направился к калитке.
Анна уже хотела окликнуть его, куда идет со двора? Но кричать не стала, так как сын вышел и сел на скамейку, рядом с калиткой Карабаевых.
На скамейке уже сидели соседка Сергеевна и бабушка Ирина.
Димка сел рядом с ними и стал разглядывать соседние дома и деревья, прислушиваясь к разговору старушек.
-То трудные времена были, - рассказывала Анна Сергеевна о чём-то, чего с начала не слышал Дмитрий.
-Да-а-а, - протянула бабка Ирина, - хлебнул народ горюшка.
По улице проходил какой-то мужчина, внимательно вглядываясь в дома по обе стороны от дороги. Это был Родион Чебышев.
-Здравствуйте, - обратился он к старушкам, сидящим на лавочке.
-Здравствуй, коли не шутишь, - ответила Сергеевна.
-Федора не видели? У него дома сказали, что он где-то на этой улице у товарища.
-Какого Федора? Шлыкова?
-Да, Шлыкова, кажется.
-У него пол деревни товарищи. У Аникиных посмотри. Вон, где большой куст сирени выше дома.
-Спасибо большое, - поблагодарил Родион и пошел в указанном направлении.
-Вежливый человек, - заметила бабка Ирина.
-Плохой человек, - не согласилась Анна Сергеевна, - плохой, Ирина Николаевна.
-Почему? – удивилась Ирина Николаевна.
-На гадком месте дом построил.
-Что значит, на гадком месте?
-Есть у нас одно место, прозванное гадким. Его еще так моя бабка называла и ее бабка также.
-А где это?
-Во-о-он в ту сторону, мимо дома Митрофановых. Там дачи новые понастроили.
-А почему гадкое? – встрял в разговор Димка, подгоняемый нетерпением поскорее узнать интересную историю.
Анна Сергеевна со вниманием посмотрела на Димку, как будто только сейчас его увидела, и начала свой рассказ, глядя то на Ирину Николаевну, то на ее внука.
-С тех времен, как моя бабка была еще девочкой, а может и раньше, недалеко от пруда хоронили тех, кто не мог покоиться рядом с православными.
-А кого? – опять не вытерпел Димка.
-Самоубийц в основном, а также каторжников. Через нашу деревню проходил путь к руднику, на который гнали каторжников. Где этот рудник, не знаю, но только иногда в деревне размещались каторжники на ночь, а однажды, долго простояли. В противоположной стороне от пруда был дом помещика, кому деревня принадлежала. У него на краю поместья большущий сарай стоял. В одной половине сено хранили, а в другой каторжники и останавливались. До полна сеном сарай никогда не набивали. Вот однажды привели каторжников, они спать улеглись. Охрана снаружи. Там внутри какая-то драка началась. Были жертвы. Всех тоже у пруда схоронили. В другой переход среди уголовников болезнь какая-то появилась. Заболели и из охраны. Холера что ли. В общем, в сарае надолго остались. В деревне перепугались, что болезнь больно заразная, но из деревни никто не заболел, а покойников опять хоронили возле пруда. Потом помещик велел большой сарай поставить опять же возле пруда, специально для каторжников. Но там много разных пришлых ночевало. Через нашу деревню было удобно на Питер идти, вот кто шёл, в том сарае у пруда и ночевал, кого в избы не пускали, или кто сам от людей хоронился.
-Поэтому и гадкое? – опять спросил Димка.
-И не только поэтому, - ответила Анна Сергеевна, войдя в роль рассказчицы. – Помещик наш был богатый и не злой. Крестьяне много работали, да и он не сидел сложа руки. Рассказывают, что трудился не меньше. Причем, деревня наша принадлежала Усовым, или как там их, уж и не помню, несколько десятков лет. Так вот, они, хозяева земли, и вдовам помогали, и сиротам, и погорельцам, ну, то есть тем, кто от пожара пострадал. Нищих в деревне не было. У всех избы справные, добротные. А по соседству две деревни за другим помещиком были. Ну, не повезло им. Они хуже жили. После революции, когда наш-то уехал, его дом, постройки хозяйственные никто не тронул из наших, а вот из соседних деревень пришли, всё разграбили: и посуду, и мебель, и орудия труда, и скотину, да стали себе недалеко от пруда дома строить. Рядом лес валили и избы делали, а в избах и посуда, и комоды с зеркалами, и креслы с диванами – всё из барского дома. А от дома помещичьего одни стены остались. И рамы оконные, и двери, всё растащили! Даже верёвки, на которых белье сушили, поснимали. Ну, наши ещё тогда начали называть селившихся у пруда злыднями. Когда дом барский грабили, кухарка не давала посуду выносить, а конюх и другие тоже препятствовать начали. Барин добрый был, вот все и ждали, что он, мол, вернётся и хозяйствовать станет. Так всех, кто мешал, злыдни убивали. Кричали, что власть такая теперь, что велит бедным у богатых брать. Моя мать мне много об этом рассказывала, как усадьбу грабили. А наши деревенские их сначала злыднями за глаза называли, а потом уже и в глаза. Злыдни и церковь в нашей деревне разрушили, и всё вынесли. Причем, грабить начали ночью, а когда уже рассветать стало, храм подожгли. После убийства в барском доме тех, кто мешал грабить, наши деревенские были сильно напуганы, и за церковь уже никто не вступился, только батюшку спрятали. Когда злыдни ушли, наши пытались храм тушить, но бесполезно.
