Анна Сергеевна замолчала. Посмотрела немного куда-то вдаль, словно что-то вспоминала, потом тяжело вздохнула и продолжила:
-Постепенно злыдни стали себе землицы на огород нарезать. Да побольше. Кладбище у пруда тоже раскопали. Там ведь кроме деревянных крестов над усопшими ничего не было. Когда церковь была, за могилками как-то присматривали, а как ее разрушили, и падающие кресты никто поднимать не стал. Время страшное было… Так постепенно всё кладбище и вспахали. Никто злыдней останавливать не стал. Лес там совсем рядом. Для огородов трудно освобождать землю, ну, а мертвецы тихо лежат, не жалуются. Наши думали, злыдни самыми богатыми станут, но не заладилась у них жизнь.
Старушка опять замолчала и, посмотрев в жадно вопрошающие глаза Димки, продолжила рассказ, сама получая удовольствие от того, что рассказывала:
-Прибегает один раз к моей бабке от злыдней Настасья. Она была нам родственница и замуж вышла за мужика из той деревни, которая переселилась к пруду. Бабушка рассказывала, что Настасья аж вся белая была от страха. Прибежала, села на скамью, отдышаться не может. Бабка стоит, смотрит, не торопит. Настасья отдышалась и говорит:
«Ах, Зоя (Зоя – это моя бабушка), беда у нас в доме».
«Какая беда? Что ты!» - испугалась за нее бабка.
«Не могу, – говорит, - я сарафан этот с себя снять».
«Как не можешь?»
«А вот так! Как только начинаю снимать, словно душит кто-то».
Сарафан у нее красивый был. Красный. Весь с вышивками, с бусинками, из дома барского. Кто этот сарафан нашивал, когда, не знал никто. Муж Насти сундук с одеждой вынес. Там и был этот сарафан. Настя примерила, покрасовалась, а как снять решила, не смогла. Моя бабушка молитву почитала, дала Насте юбку с кофтой, чтоб переоделась, и сарафан сняли. Больше Настя ничего не почувствовала, но сарафан даже в руки боялась взять. Моя бабушка говорит: «Ты что, Настя, неси его вон отседа. Не нужен он нам. И мои вещи потом верни». А Настя в слезы: «Зоя, милая, выкинь его или отдай кому. Боюсь я». Бабушка рассказывала, что решила, будто Настя с ума сошла, но та начала всякие ужасы рассказывать. В доме у них звуки постоянно слышны. Настя молиться начинает, кто-то громко и грустно вздыхает. Сколько раз от страха она молиться переставала. Мужу рассказывает, а тот злится: «Хватит, – говорит, - выдумывать. А ежели кто вздыхает, не обращай внимания, или не молись». Василий у Насти мужик справный был, сильный да работящий, но дом большой только-только отстроил, добра всякого принес. Не бросать же! Как все стали кричать, что нынче власть другая. Что нынче все барское добро людям отдают, он и побёг вместе со всеми, про Бога забыл. А Насте страшно в этом доме. Только она из комнаты выйдет, а там вещи места меняют.
-Как меняют? – не понял Димка.
-Ну, стояла скамья у окна и вдруг у печи стоит. Ухват лежал у печи и вдруг на стол переместился. Она сначала на детей шумела, думала, что они делают. Но потом поняла, не они. А один раз перед обедом, перед тем, как всех к столу собрать, подошла в зеркало барское посмотреться, на раму залюбовалась, а ей кто-то пощечину отвесил, да так, что щека заалела. Много она чего бабушке порассказала. Хотела бабка ей посоветовать священника позвать, чтоб дом освятил, да где же его тогда было взять, когда церковь разрушили, и батюшка еле ноги унес. – Анна Сергеевна замолчала и горестно вздохнула.
-А что потом? – не удержавшись, спросил Димка.
-А потом и совсем плохо стало. Жители гадкого места словно с ума посходили. Один у другого среди бела дня самовар из дома вынес. Говорит, что это он самовар из барской кухни к дому волок, да потом под кустом по середине дороги и оставил с другими вещами, чтоб еще вернуться в кухню, а тот, у кого он самовар забрал среди бела дня, из-под куста самовар-то и утащил. Один доказывает. Другой отрицает. Не поймешь, что происходит. Сцепились мужики из-за самовара, дрались шибко, чуть ли не до смертоубийства. И пошли среди злыдней споры. Постоянные кражи, драки. Причем, не чужие воруют, да дерутся. Сами друг у друга тащат и отношения выясняют. Однажды Настя к бабушке моей вся в слезах прибежала. Мужа избили, да так, что два дня с постели не встает. Дети между собой переругались. Стала Настя бабку просить, чтоб ей помогли в старый дом с семьей перебраться. Её мужик всё не соглашался, а в ту ночь сон какой-то увидал. Проснулся, расплакался. «Пошли, - говорит, - отседа, пока ноги ходят. Гадкое место!» Сначала Настина семья перебралась оттуда, за ними другая, третья. Уезжают и как один место ругают, мол, гадкое оно. Так и пошло. Гадкое место. Но не все уехали. Живя на гадком месте, они становились отъявленными злодеями. Кто там только не живал. И убийцы, и колдуны. Дома там не раз горели.
-А почему горели? – опять спросил Димка.
-Горели почему? Люди поджигали.
-Какие люди?
-Да хоть и из нашей деревни.
-А зачем? – не отставал Дмитрий.
-Ну, вот смотри. Это я уже взрослой была. Жила там тетка одна со своим младшим сыном. Сыну пришла пора жениться. Он стал к нашим девкам свататься. Ему одна отказала, другая, третья. Парень видный, да кто с ним согласится в гадком месте жить? И всякий раз, как отказывала, болеть начинала. Все три одинаково болели. Ну, их родственники пошли к этой тётке, мол, та что-то худое сделала, а она не сознаётся. Ночью дом их подожгли…
Димка с явным интересом слушал рассказы Анны Сергеевны, и это не понравилось бабке Ирине.
«Ерунду всякую рассказывает, - подумала Ирина Николаевна, - а этот каждое слово впитывает».
-Да ладно то, сказки рассказывать! – перебила она соседку. – Вон какие дома там люди отстроили. А ты говоришь: «Гадкое место».
-Да ты сама посмотри! – возмутилась Анна Сергеевна. – Кто там долго смог жить? Дома постоянно перепродают, а мужчина, который Федора разыскивал, уже пятый год там живет. Значит, сжился с гадким местом. Значит, сам не подарок.
-Да ничего это не значит. Он же там не живёт. Это ж дачи, - не сдавалась Ирина Николаевна.
-А что, в дачах не живут? Пусть только летом, но живут же!
