- Что? – выдохнул он.
- Нет, Бодя, на этот раз это не слуховые галлюцинации. А забавная действительность. Я объясню, почему забавная: вместо того, чтобы переломать тебе вначале руки, потом ноги, я сижу и продолжаю трепаться. А знаешь, почему я продолжаю сидеть и трепаться?
- Достаточно, Палисси. Все это утомительное кривляние не способствует пищеварению, - Громов напустил на лицо пресыщенное выражение. Я невольно задалась вопросом, сколько еще он продержится, прежде чем сорвется. – В тебе столько негатива! Просто неисчерпаемый источник. Я вот что слышал, - он зыркнул по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, самодовольно продолжил, - что вчера на «Темную сторону» выдали ордер на обыск.
- Ублюдок.
- И что по удивительному стечению обстоятельств именно вчера ты пропала с радаров общественности. Тебя ищут, Рита. Ты принесла много горя в семью Деревских. Ты знаешь, что виновата, потому и скрываешься.
Еще чуть-чуть, и, плюнув на все, я бы размазала его по стене! А, принимая во внимание то, что я чувствовала в себе небывалую тягу приложить кулаки к чему-то, это не закончилось бы хорошо. Для Богдана – в первую очередь. Для меня – во вторую, поскольку в таком случае я бы наверняка повредила вторую руку. Я вспомнила слова отца: «Собаки лают, а караван идет». Так что, давай, караван, иди дальше.
- Я задала вопрос, - напомнила я, прикрывая глаза и взывая к самоконтролю. Я была за шаг от срыва, будто вернулась на пару лет назад, и вот мы с Громовым вновь вместе, а ссора в самом разгаре. Старые добрые времена. – Я спросила: знаешь ли ты, почему я продолжаю сидеть и трепаться, вместо того, чтобы доставить тебе массу неприятных ощущений?
Звук удара кулака о столешницу, звяканье столовых приборов. Я открыла глаза. Ага, такого Громова я знала очень хорошо.
- Вот мой ответ, Рита: нет, черт побери, я не знаю, почему ты так поступаешь. Я в принципе не знаю, почему ты появляешься, словно из-под земли, и начинаешь озвучивать всякие гнусности, хотя я больше не дразню тебя красной тряпкой с вереницей ноликов на конце.
Мне особенно потешило «появляешься, словно из-под земли».
- Моя очередь отвечать? В таком случае, слушай внимательно, Бодя, чтобы ничего ненароком не упустить, - я придвинула свое лицо как можно ближе к его разозленной роже. Он учащенно дышал и хмурился, но молчал. – Я появляюсь, словно из-под земли и начинаю озвучивать всякие гнусности по двум причинам…
- Ваш заказ.
Когда все было красиво расставлено, официантка улыбнулась и упорхнула.
Моя правая рука лежала на коленях, левая приняла на себя все ее обязанности. Отхлебнув горького кофе, я отправила в рот облитый медом кусочек дыни, затем взяла ложку и принялась за мюсли.
- Рита.
Я подняла глаза – Громов смотрел на меня. Омлет, тост и кофе дымились перед ним, нетронутые.
- Что? – не поняла я.
Закладываюсь на что угодно, он скривился не из-за моей реакции, а из-за кусочка мюсли, вылетевшего у меня изо рта и шмякнувшегося на скатерть в паре сантиметров от его чашки. Как я уже, наверное, говорила: у Богдана пунктик на счет чистоты.
- Как на счет двух причин? Ты недоговорила.
- Когда я ем, я глух и нем.
- А также неуважителен и неаккуратен.
- Господи Боже, да не нервничай ты так, я сейчас все уберу, - я скомкала салфетку с кусочком мюсли и поелозила ею по оставшемуся на скатерти маленькому пятнышку. – Видишь? Все чисто.
Будто делая мне одолжение, он взял вилку и нож и в течение пары минут сосредоточенно знакомил их с омлетом, который по мере сего знакомства становился все меньше. Я отодвинула пустую тарелку из-под мюсли и принялась за фрукты, политые медом. Кофе был именно таким, как надо – достойное завершение достойного завтрака. Богдан не доел тост, и теперь сидел, мрачно потягивая кофе с коронными двумя ложками сахара.
- Так мило с твоей стороны пригласить меня позавтракать, - я положила в рот последний кусочек манго, допила кофе и промокнула губы салфеткой.
- Две причины, Риты, - напомнил он.
- А вот теперь слушай меня как никогда внимательно. – Я выдержала паузу. Он нахмурился. – Первая причина – на улице, в машине нас ждет Лев Деревский с застрявшим в горле чистосердечным признанием, что во всех ошибках его жизни виноват ты и только ты. И я хочу, чтобы ты насладился каждым мгновением своего фиаско вместо того, чтобы испытывать затуманивающую разум боль от переломов, не замечая ничего, кроме своего ничтожного страдания. Вторая причина – у меня чертовски болит правая рука. Я разбила ее о челюсть Арины Деревской после того, как она, выполняя твои пожелания, позвала к нам на огонек некоего очень мертвого и обстоятельного парня. Ты подставил меня. Хотя нет, ты не просто подставил меня, ты посягнул на самое драгоценное, что у меня есть – на мою душу. Можно кое-что спросить у тебя, Богдан? – Не дожидаясь его ответа, я выдохнула: - Почему, мать твою? Почему ты сделал это?
- Ты ничего не докажешь.
- И это все, что ты можешь сказать в ответ на мою речь?
Богдан пожал плечами и глотнул кофе. Он не выглядел шокированным или мало-мальски взволнованным. Поставив чашку обратно на блюдце, он блеснул зубами:
