- Мама, мама, это та тетя, которая разговаривает с привидениями.
Разговаривает с привидениями? Я улыбнулась. По ходу, это самое милое, что я слышала в адрес спиритизма. Дети такие забавные. Куда забавнее рассвирепевших верующих.
Остановив выбор на банке с клубничным вареньем, я повернулась к мальчику. Мальцу как кислород перекрыли: он открыл рот и, судя по остекленевшим глазам, навсегда забыл, как теперь закрыть его.
- Саша, прекрати! – рявкнула ему мама.
- Привет, - улыбнулась я.
Эффект был молниеносным: мальчик скривился, и, вцепившись в мамин норковый полушубок, заныл.
- Саша! Отпусти меня! Да что ты за свинья такая! Ты прекратишь, или нет?
Я опустила банку с вареньем в корзину с остальными продуктами, и направилась к кассе. Хватить пугать детей.
- Дисконт есть? Пакет нужен?
При этом кассирша коротко глянула на меня. Что-то в ее лице сместилось, щелкнуло и перешло из состояния «как мне все осточертело» в «разрази меня гром». Еще одна.
- Дисконта нет. Пакет нужен. Маленький, будьте добры.
- Э-э, да-да, конечно, - пролепетала она, спохватившись и начав быстро пробивать товары. Руки плохо слушались ее.
Насколько в Кварталах всем до тебя нет дела, настолько здесь все наоборот.
Я расплатилась, загрузила купленное в пакет и уже на выходе не смогла справиться с любопытством и полуобернулась. Кассирша что-то возбужденно частила охраннику, заставляя стоявших в очереди недовольно хмуриться. Сам охранник улыбался, но как только его взгляд встретился с моим, его челюсть поползла вниз.
Я успокаивала себя следующим: меня и раньше узнавали, но какое-то время это внимание будет чуть более навязчивым. Чуть более навязчивым? Да над моей головой будто висела огромная неоновая стрелка! Ничего, скоро всем осточертеет мусолить одно и то же. Все уляжется… угу, чтобы потом вновь вспыхнуть. Искрой послужит новость о моей коматозности.
Стоять на кухне у плиты среди ночи, мягко говоря, неприятно: на улице темно, а на кухне горит свет. Выходит, что ты как на ладони, а тебе за окном ничего не видно. Уступая паранойи, я выключила свет и продолжила печь блины под тусклый свет вытяжки. Так-то лучше.
Гранин пришел в пять минут десятого. Я открыла дверь и отступила в сторону, пропуская его в прихожую. Не разуваясь, он заключил меня в медвежьи объятия, в которых я буквально утонула.
- Как это ни странно, Палисси, а я успел соскучиться. Чем это ты пахнешь?
- Блинчиками? – предположила я, аккуратно высвобождаясь из его хватки.
Он выпучил глаза, и я уже было приготовилась отбиваться от заявлений в духе «не может быть, ты да готовишь!» Но, по-моему, он не собирался говорить ничего подобного. Он нахмурил брови; его взгляд, словно рентгеновский луч, скользнул по моим волосам и с почти слышимым «щелк» зафиксировался – о, я знала, на чем – на седой пряди. Бумажный псевдоразумный пакет, который он принес с собой, протестующе затрещал, когда он стиснул его в кулаке. Он держал пакет перед собой как Дед Мороз – мешок с подарками.
Чеканя каждое слово, Гранин утробно спросил:
- Что. С. Твоим. Лицом.
- Упала на лапки котика и поцарапалась.
Его глаза засверкали, как лампочки на снегоуборочных машинах.
- Хрена с два, Рита. Хрена. С. Два.
Я пожала плечами.
«И все равно я рада ему, - подумала я, одним ухом слушая его монолог, как наплевательски я отношусь к собственной безопасности и все в том же духе. – Если он сейчас не взорвется, как Везувий, то это будет почти нормальный ужин – редкость в моей подчиняющейся работе, а в последнее время и переменчивым настроениям всяких подонков, жизни».
- Все? – спросила я, когда он замолчал, чтобы перевести дух. – Выговорился?
- Рита, - его плечи внезапно поникли, а на лице появилась гримаса страдания, - я ведь переживаю за тебя. – В голосе проклюнулись рычащие нотки: - Или это запрещено законом?
- Можешь переживать, сколько влезет, но не тогда, когда у меня остывают блины.
- Я не притронусь к твоей стряпне, пока ты обо всем мне не расскажешь.
- А вот это удар ниже пояса.
Когда у Гранина появляется идея фикс, он становится просто невыносимым.
Я вздохнула и коротко пересказала то, что произошло в доме Деревских. А именно – в спальне Арины Деревской. Он внимал каждому моему слову, все больше мрачнея, сжимая псевдоразумный пакет в кулаке. Пакет пищал все громче. Выслушав меня, Гранин кивнул, открыл дверь, вышел в подъезд и начал спускаться по лестнице.
- Ты куда? – Я бросилась вслед за ним. – Я что-то не так сказала? Федя! Не уходи!
Он остановился как вкопанный, но оборачиваться не стал. Свет из распахнутой двери лился на площадку. Я стояла в этом свете, словно в центре цирковой арены, чувствуя себя уязвимой и слабой.
