— Ну? — грубовато осведомилась трубка.
— Что — ну? — с досадой бросил Рындин. Такого рода фамильярность его выводила из себя.
— Когда встречаемся? — голос был хриплый, хамский, прокуренный.
— Это с кем я должен встречаться? — экранируя угрожающую холодность, бросил Рындин.
Голос в трубке злобно оборвал его:
— На Варшавке в Оздоровительном комплексе заказывал, а теперь и забыл?!
Рындин проглотил слюну, как застрявший в горле ком. Таким тоном мог говорить только старый милицейский волк: грубый, наглый, жестокий, которому его приятель передал заказ…
— Ах это ты?
Ему показалось, тот харкнул, и так, чтобы он, Рындин, слышал.
— У меня все готово: возникай!.
— Не сейчас. Я пока занят. В пять… — Рындин взглянул на часы.
— Ишь ты, — крутой какой… — с недобрым хохотом откликнулся неведомый собеседник.
— Где? — коротко обрезал его Рындин.
Еще один харкающий звук в трубке и издевательский ответ:
— Да, хоть в зоопарке…
— Что? — обалдело переспросил Рындин.
— В зоопарке, сказал! На Красной пресне! У хищников. Я в штатском, с газетой, с «МК», — и тут же дал отбой. Явно издевался…
Брезгливо протерев трубку платком, словно волчье дыхание передается по проводам, Рындин отодвинул аппарат.
Менты мало чем отличаются от уголовников, кипел Рындин. Те же преступники, только одеты в форму и находятся на службе самого государства… Но и тут они о своих собственных интеерсах не забывают…
Ровно в пять Рындин переступил порог зоопарка.
Он попал сюда впервые после реконструкции. Высокие арочные ворота венчали вход. Посетителей было мало. На камнях серебрился снежок.
Он улыбнулся: ему почему — то пришло в голову, что неплохо было бы приехать сюда с Кариной. Он почему — то не вспомнил о своем решении отделаться от нее.
Но романтика погасла, как сигарета под ногами пьяного сержанта. Мент не пришел.
Семь минут… Десять… Пятнадцать…
Чувствуя, как его трясет от бешенства, — это так вот уни зить, и кого! — Рындин направился к выходу. И в этот самый момент откуда — то из темноты возникла маленькая, сухощавая, вся как на шарнирах фигурка в штатском. В непомерно большой кисти была смятая и свернутая трубкрй газета. Человек развернул ее: «Московский комсомолец».
— Ждешь? Знал, что будешь ждать…
Нижняя челюсть у незнакомца глубоко выдавалась вперед, водянистые глаза смотрели, словно примеривались, как надежней навесить наручники.
Рындин окинул сверху вниз взглядом это неказистое существо и брезгливо усмехнулся.
— Так вот вы какой?…
Интеллигентское пренебрежение, сквозившее в его голосе, буквально, взбесило незнакомца. Он как бойцовский петух придвинулся к Рындину: вот вот начнет драку!
На Рындина дохнуло гнилостным запахом водочного перегара, несвежей пищи и больного желудка.
Он решил донять этого мента холодным тоном аристократа, которому приходится разговаривать с мразью.
— Мы ведь, милейший, встретились не для того, чтобы оскорблять друг друга, а по делу. Я плачу деньги, а вы исполняете заказ, — Рындин прошел вперед, не обращая внимания на семенившего за ним злобного мента…
Полы дорогой шубы, которую он надел, колыхались на ходу, как судейская мантия. За ней, исходя злостью, как надутый шар воздухом, спешил невысокий сухощавый человечек, успевав ший сделать два шага, пока Рындин делал один.
В водоеме, который обогнул Рындин, вдруг показалась спина гиппопотама: теперь, из — за мерзости преследовавшего его ощущения, она казалась огромной и черной ягодицей, нежащейся в болотной жиже.
— Ты, козел! — забежал вперед малорослый незнакомец с «МК» в руке. Ты кого из себя строишь, а!? Да, я — мент, и горжусь этим! А ты вот бандюга! И не забывайся!..
Рындин резко повернулся. В клетке рядом взвыл павиан. Он издал непотребное хрюканье, потом подмял под себя спиной к себе самку: та слабо сопротивлялась и жалобно повизгивала.
Их головы — Рындина и Ловягина — были построены по разным схемам. Один сам себя распалял, другой, наоборот, как и всегда в случаях настигающей его опасности, каменел.
Возможно, срабатывал все еще живущий у нем инстинкт маленького зверька: верткого, осторожного, хищного. До точно рассчитанного прыжка он себя не проявит, не выдаст. Будет только пламенеть микросветофорами глаз: желтый, красный, зеленый! Иначе он не только не схватит добычу, — окажется добычей сам.
Оскалившись в ледяной улыбке, Рындин снова измерил незнакомца уничтожающим взглядом и вальяжно произнес:
— Ну, коли так, — нам и разговаривать не о чем. Простите за беспокойство…
У мента с газетой в руке, которую он не собирался бросать, отвисла выступающая вперед нижняя челюсть, а водянистые глаза пошли болотными огнями. Он нервно закусил губу и выдавил с ненавистью:
— Ладно, пахан! Твоя взяла, деньги мне нужны. За дом платить надо. Взяли, суки, за жабры! Но ты не думай, что меня купил. Ты инофрмацию покупаешь…
Они находились рядом с загоном. Высоким неуклюжим провинциалом выглядел в нем жираф. Медленно, вразвалку, приминал землю своей плененной тяжестью бурый медведь. А за забором — сеткой мельтешили гиены. Рындин уставился на них, не в состоянии отвести взора. Что — то гипнотизирующее было в их подчеркнутом безобразии. Они рвали на куски брошенную им падаль, отталкивая друга друга спинами, взлаивали и чавкали.
Мент этого не почувствовал: он, Рындин, — да! Сказалось общение со старым педиком из московской оперетты. Наверное, это и отличает интеллигента: он думает не о самих вещах, а об их тайном смысле.
— Так уже лучше, — без всякого выражения произнес Рындин.
Дрессировщик опустил плеть и достал кусок сахара. Строптивый медведь послушно стал на задние лапы.
Рындин достал из внутреннего кармана шубы конверт с день гами.
— Здесь пять тысяч баксов, — строго проризнес он, — можешь пересчитать…
— Еще чего, — огрызнулся тот.
Он затолкал — видно нервничал, — конверт в куртку и шумно втянул носом воздух.
— Это была «Саламандра». Охранное Агентство, контора в Подольске. Там все знают. Попутно занимается сопровождением. Проституток развозит по вызовам…
Он весь напрягся, подчеркнуто харкнул под ноги, как тогда, в телефонной трубке. и выдавил из себя, как гной из раны:
— Ты, падла, горя не нюхал, а он у моджахедов в плену побывал, сбежал…
Прикрыл глаза, словно очнулся и продолжал уже спокойней.
— За базар платить надо. Вот я и плачу. И не фальшивыми. Они «Саламандру» вдвоем нанимали: китаец какой — то и тварь эта скользкая из Баку. Морда круглая, усики еще как будто кот ссыт…
Рындин не успел отреагировать, как тот, словно счищая с себя прилипшую грязь, бросил:
— Все! В расчете мы с тобой!..
— Откуда ты взял это?
