— Тяжел на подъем. Кажет, потерял ключ от копилки.
— Иуда!
— Есть что при себе? Переведу ему по почте. Трехпалый пожал плечами:
— Пусто…
Тасе принес гуляш.
— Греби половником по дну, падло! — протянул тарелку Челнок. — Кого не терплю, так это вас, сводников! Самые гады…
— Ох, жаль мне тебя, Челнок.
Профессор попробовал варево — с души воротит. Он закурил и подошел к окну. Быстрый весенний дождь обмыл лик небес. Далеко на горизонте распоясалась радуга.
Трехпалый жевал с удрученным видом. Димок тронул его локтем и шепнул, указывая на Беглого:
— Что за фрайер?
— Бедолага, не позавидуешь…
— Почто?
— Дважды тикал, и мусора его цапали. Коли и теперь не получится, конец ему.
— Потому и прозвали Беглым?
Силе Драгу сверлил его взглядом. Челнок задергался:
— Пялит на меня свои гляделки!
— Бывает. Вы что, на одной плите жарите?
— По бедности.
— Гляди, паря, в оба! Этот не часто исповедовался.
— Медведь?
— Куды там! Ученый человек, профессор. Баба его загубила… — Трехпалый покачал головой: — На сторону бегала.
— Все они на один лад! — с горечью подхватил Димок, — Послухай, дя, верное слово скажу. Все наши беды — от марух. Вот глянь: Гуштер из-за фифы наколол братана. А Калифар бегал за тощей такой, с зелеными гляделками, точно за божьей благодатью. Как взлом, так вдарится с ней в загул, на море везет. А она связалась с макаронщиком, и парень затосковал. Ух, чтоб им, падлам!
Забыв о гуляше, Трехпалый вслушивался в слова сморчка, глубоко вздыхая.
— Милиция! — выдохнул хозяин с порога. — Живо в секрет!
Они проворно собрали свое барахло, вытряхнули пепельницы. Трехпалый поколдовал в углу, и полки соскользнули вниз. За ними открылась узкая ниша, где могли уместиться четыре человека, привычных к часам пик в общественном транспорте. Тасе задвинул стеллаж, проверил, не осталось ли следов в комнате, затем отворил.
— Пожалуйте! Пожалуйте, господин майор. Чудесный день! Замечательный…
— Уж как ты рад меня видеть, — сказал майор Дашку с улыбкой.
Тасе Попеску с готовностью закивал — того и гляди, голова оторвется:
— В мои годы всякому посещению будешь рад. Надо бы стариков из телефонной книги вычеркнуть — их и так все забыли.
— А они живут себе поживают…
Майор оглядел помещение. За последние двадцать лет тут ничего не изменилось: тот же продавленный диван, синяя лампочка на проводе, колченогий стол. Только тараканы размножились. То и дело они вылезали из-под ковра, и старик давил их туфлей.
— Барак снесли, я и приютил бездомных…
— Значит, тебя все-таки посещают… — Майор грустно улыбнулся. — Падлой был, падлой остался, Тэсикэ.
— Я печальный, бедный и одинокий человек, — вздохнул сводник. — Не такой уж это великий грех…
Майор перелистывал записную книжку. Взглянул на сводника:
— Бедствуешь?
— Поддерживает собес…
— Гляди! И собес приплел. Полагаю, пенсия у тебя приличная, раз играешь в лотерею на две тысячи леев еженедельно?
— Как всегда, шутите, господин майор. Я позволил себе развлечься единственный раз, по случаю Нового года…
Сводник выдавил слезу. Дашку махнул рукой.
— Верю, верю, только не плачь, Тэсикэ. Ты этот финт повторяешь вот уже семь лет: сегодня играешь в одну лотерею, завтра в другую. — Майор заглянул ему в глаза: — Шепнул тебе Беглый словечко для меня?
Сводник снял очки с видом полного недоумения:
— Беглый? Судя по кличке, вряд ли это основатель благотворительного общества.
— В отличие от тебя, к примеру.
— Кто ж он такой?
— Скажу, если обещаешь, что не прослезишься. Василе Драгу, осужденный на десять лет. Не знаком?
— Нет.
— Ты как наивная девочка, Тэсикэ. Он только что ушел. Не знаешь?
— Откуда?!
— Я и не сомневался, что ты ответишь именно так.
Сводник сыграл разочарование артистически: казалось, он не находит слов от избытка волненья.
— Давно не общаюсь с этим миром, господин майор.
— С каких это пор?
— Вы, конечно, знаете, что у меня судимость.
— Не одна, а три, Тэсикэ.
— Как бы то ни было, при последней отсидке до меня дошло… Простите, мне трудно говорить…
— А ты постарайся.
Сводник вздохнул и продолжал дрожащим голосом:
— В определенном возрасте пора лечь на дно, распростившись с прежними ошибками. Я тогда осознал, что жизнь моя прошла, что я ее разменял не задумываясь. И, выйдя из тюрьмы, раз и навсегда решил распрощаться с этим людом…
— И переключился на выращивание голубей! — Майор восторженно присвистнул. — Хороши же были у тебя там проповедники, Тэсикэ! А не посвятили они тебя в тайны греха вранья?
Старик метнул в него взгляд из-под бровей. Полез за пазуху за пачкой сигарет, но вспомнил, что там «Мальборо», и передумал. Дашку протянул ему портсигар:
— Подыми моими, Тэсикэ, пока я тут. А уйду — вернешься к американским сигаретам, которыми тебя снабжает твой собес. — Он улыбнулся. — Месяцев шесть назад ты дал приют Джиджи Лапсусу из Ферентарь. В январе у тебя кантовался три дня Митикэ Шоп — Рыбья Кость…
— Не вижу связи. Я потрясен, я просто убит вашими подозрениями!
— Ранен, Тэсикэ!
— Ребята зашли в гости. Даже в мыслях не было, что они вас интересуют.
— В противном случае ты бы оставил молоко на плите и помчался в милицию.
— Неужели вы сомневаетесь?..
— Избави бог!
Сводник тщательно протер стекла очков. Нацепил их на нос:
— Могу вам сообщить, что они вели себя безупречно. Мы совершали экскурсии по городу, играли в «дурака», осушили бутылку коньяку, как водится в холостой компании…
— О ставке в «дурака» можно лишь гадать, но на прощанье ты им дал деньги на такси. Брось темнить, Тэсикэ, и скажи мне, как холостяк холостяку, где скрывается Беглый.
