Тасе Попеску перешел на конфиденциальный тон:
— Не люблю стукачей, господин майор. Но ради вас…
— …согрешишь. Послушаем.
— Этот субъект, будь он не дурак, приткнулся к Добрикэ Чучу.
Дашку откинулся на спинку стула, сложив руки на животе:
— К Добрикэ Чучу?
— Точно. Вне всякого сомнения!
— Где же можно найти Добрикэ? В чистилище, что ли? Неужто ты не знаешь, что чувака прикончили финкой, брат Тэсикэ?
Сводник всплеснул руками:
— Кончился бедняга Чучу? Не может быть!
— Я полагал, что до тебя это известие дошло еще в октябре, когда ты присутствовал на его поминках. Налицо были Бэрбете, Илларий, Святой, Трехпалый — все сливки ворья.
Сводник потер пальцами виски.
— А знаете, вы правы! — Он огорченно покачал головой. — Что значит годы! Памяти совсем не стало.
— Я уже в этом убедился.
Майор встал. Ему все было ясно. Сводник достал листок бумаги и карандаш.
— Как, вы сказали, звать этого беглого? Ах да, Беглый. — И он записал на бумаге. — Загляни только он сюда — он ваш, не беспокойтесь, господин майор.
— Как же не беспокоиться, ты в таком возрасте, когда память частенько подводит. Я хотел бы осмотреть квартиру. Естественно, если ты не против.
— Пожалуйста, пожалуйста!
— Тут четыре койки…
— У меня много друзей.
— Пора уже разобраться с этими одинокими стариками, ну да ладно, до лучших времен. Всех благ тебе, Тэсикэ, хотя трудно на это рассчитывать.
— Дом под наблюдением, — сказал сводник с порога. Он снял плащ и подошел к Силе Драгу.
— Вас караулят.
Беглый глянул на воров — они явно струсили. — Капкан захлопнулся! — пробормотал Челнок. — Проклятая жисть!
По ночам узники изучали окрестности сквозь жалюзи. У них не было никакой надежды выкарабкаться. Домосед Трехпалый смирился с судьбой. Челнок казался испуганной крысой.
Профессор потерял самообладание. Скрипя зубами, он мерил шагами переднюю. Тасе Попеску, скорчившись в кресле, испуганно таращился на него.
— Соседи снизу, — сказал он, — знают, что я обычно прогуливаюсь на улице. Вы вызовете подозрения, господин профессор.
Силе Драгу остановился перед ним, кипя бешенством:
— Вот уже три недели, как я даже к окну подойти не смею! В тюряге и то лучше было! Водили на прогулку, на работу. Двигались по крайней мере.
— Преувеличиваете.
— Зачем я ушел? Чтобы сидеть в этой мышеловке? Даже вздохнуть боюсь!
Морщавый сдержанно улыбнулся.
— Вы, кажется, меня считаете виновником создавшейся ситуации. Но Дашку не меня поджидает.
— Что же делать? Еще несколько дней, и я сойду с ума!
— Боюсь, вам придется остаться с нами несколько дольше. Майор — человек упрямый и знает, что я один из немногих, кто соглашается приютить беглых.
Силе Драгу возобновил вышагивание. Руки, с силой засунутые в карманы, прорвали сукно брюк.
— Должен же быть выход!
— Дом одноподъездный, господин профессор, а моя квартира, если вы соизволите вспомнить, находится на пятом этаже.
Морщавый беспомощно развел руками. Глаза Беглого остановились на большом сундуке у стены. Тасе Попеску покачал головой:
— Рискованно! Первый же милиционер попросит меня приподнять крышку. Полагаю, вы имели в виду именно этот вариант.
Силе Драгу напряженно думал.
— Под окнами, кажется, пустырь?
— Был. Ныне используется как склад стройматериалов. А как раз под окном вашей комнаты бодрствует необыкновенно бдительный сторож, и бригада работяг трудится денно и нощно…
— А за складом — школа, — прервал его Беглый. — Да.
— Какое расстояние до забора?
— Метров двадцать пять.
Шальная мысль пронеслась в голове Беглого. Он выпалил:
— Свяжитесь с моим двоюродным братом Санду Бурдой. Мне нужна прочная веревка.
— Начинаю понимать… Хм! Смахивает на самоубийство.
— Знаю.
— Кроме того, вы не должны забывать, что живете в одной комнате с необыкновенно опасным субъектом, он мать родную продаст! — прошептал сводник, — Я далеко не сразу согласился его приютить. Глядите в оба, господин Профессор!
Весенние, напоенные отравой ночи. Где-то на окраине города лает собака, царапая тишину. Сквозь жалюзи ночь протягивает пригоршню покоя.
Глаза Беглого сверлят тьму, пронизывают ее. Челнок наводит маникюр зубами. Но Силе не видит и не слышит, его мысли витают среди звезд и персиковых садов, на запыленной дороге, обсыпанной липовым цветом тишины.
Челнок облизнул губы:
— Дя Беглый!
Ему ответили только шаги Трехпалого, волочившего ногу по коридору (грехи молодости: бегал за красоткой, и его отделали дрючками парни из Брэилицы).
— Господин профессор!
Силе Драгу вздрогнул и обернулся, моргая, как внезапно разбуженный человек. Недоносок сладенько ему улыбнулся:
— Чем я тебе не угодил, дя? Зыришь на меня, как солдат на вошь.
Беглый пожал плечами и показал ему спину. Легкий ветерок донес в комнату кислый, застарелый запах каменной кладки. Челнок встал.
— Что я те сделал?! Вот уж неделю глаз с меня не спускаешь!
Профессор потер подбородок. Его зеленые глаза впились в вора.
— Не нравишься ты мне, Челнок, — процедил он.
— С чего бы? Настучали тебе, что ли? Силе Драгу покачал головой:
— Ты мне с первого взгляда не понравился.
— Почему же, господин профессор?
— Глаза у тебя подлые. Отвратные глаза, Челнок! Как у вурдалака, — добавил он, — Просись в другую комнату, делай, что хочешь, только сматывай удочки. Иначе тебе не жить!
— Дя Беглый…
— Собирай манатки и катись!
— А чо я тебе сделал?!
— Покуда ничего.
— Черт!
Профессор не спускал с него глаз:
