Турне по Европе доставили мне радости, которыми я живу по сей день. Когда идет дождь, и я плохо себя чувствую, и мне не хватает и того, и другого, гнетет одиночество, я вспоминаю день, когда впервые увидела собор Саграда Фамилия в Барселоне. Это случилось в тридцать втором году. Была весна, цвели рощи лимонов и апельсинов… Вы не можете себе представить, господа, как выглядит Андалусия, когда цветут апельсины! На мне тогда было белое платье с маками… Или визит на Капри… Там я познакомилась со своим будущим мужем. — Она засмеялась: — Четверть часа мы разговаривали на плохом итальянском и только потом поняли, что оба — румыны… — Глаза ее засверкали. Она стала вдруг значительно моложе. И поднялась. — Простите меня, пожалуйста.
— Что вы, мадам Анджелеску, нам было очень приятно…
— Это старые истории, которые сегодня никому не интересны.
— Напротив. Я тоже люблю путешествия. Ребенком я засыпал с атласом в обнимку… Десяти лет мог с закрытыми глазами нарисовать контуры материков, по ночам видел во сне, как пробиваю себе путь в одиночку по джунглям Амазонки… — Силе пожал плечами. — К сожалению, не всем мечтам суждено осуществиться. Жизнь ведет нас путями, в которых ничего общего с грезами, а если им случается совпасть, вмешивается судьба, и опять ничего не выходит.
Старушка ласково улыбнулась:
— Фаталист в столь молодые годы? Вера в судьбу приходит обычно тогда, когда устаешь бороться.
Беглый покачал головой:
— Иногда человек устает очень рано… — Он махнул рукой, как бы стремясь отогнать печальные мысли. — В самом деле, воспоминания — это единственные приобретения, заслуживающие того, чтобы вложить в них душу. Грустно, однако, в сорок лет иметь одни лишь воспоминания…
Вор сидел как на иголках. Старушка это заметила и сказала, застенчиво улыбаясь:
— Вам необходимо заниматься, а я разболталась.
— Вы не так поняли! — поспешно возразил Беглый. — Доктор Дем хочет обратиться к вам с просьбой, но не смеет.
— С какой же?
— Сыграть нам Паганини. Он обожает «Каприччио»… Мадам Анджелеску густо покраснела.
— Как вам сказать… Последний раз я играла несколько месяцев тому назад.
— И тем не менее…
— Боюсь разочаровать вас.
Малый выкатил глаза, с ненавистью уставился на Силе. Взволнованная старушка поднялась.
— Минуточку. Я только возьму скрипку. Едва они остались вдвоем, Димок взорвался:
— Слушай, Беглый!
— Ничего, очень даже здорово, пообтешешься маленько. От тебя же за версту слободкой несет! Внимание, превратись в слух и мотай головой в знак того, что, мол, нравится.
— Я тебе это припомню!
— Кроме того, было бы неестественно, чтоб интеллигентные люди, доктора…
— Прижму же я тебя когда-нибудь! Прижму так, что тебе самому пондравится!
— Тсс!
Мадам Анджелеску положила на письменный стол толстую кипу нот.
С вором сделалось дурно. Он достал сигарету, но, встретив взгляд Беглого, вздохнул и засунул ее в пачку.
— С чего начать? Прошу вас, выберите сами.
Димок перебрал альбомы и остановился на самом тонком.
— Вы любите доклассическую музыку? — Умираю по ней…
Старушка зарделась:
— Это меня радует. Я тоже ее люблю.
— В нашем распоряжении целый вечер, — подсказал Беглый. Как только мадам Анджелеску принялась настраивать скрипку, Димок сделал томную мину и усиленно закивал. Почувствовав сильный удар по ноге, он покосился на Беглого. Тот подал ему знак не спешить.
Старушка начала застенчиво, еле касаясь струн. Но вот из скрипки полились глубокие рыдания. У вора волосы встали дыбом! Он глядел на ехидную улыбку Беглого и готов был придушить мучителя…
И вдруг вместо старушки вор увидел цыгана Оанчу. Закрыл глаза, но образ стал только четче. Это был скрипач с Колентины, обремененный кучей детишек, прокормить которых стоило тяжкого труда. Играл он только на поминках бедняков. На свадьбы приглашали оркестрики Тэтэраша или Борчага, в кабаках был спрос на молодых да пригожих музыкантов, чтоб по вкусу дамочкам, — как туда сунешься?
Димок знал его давно — встречал по ночам, когда цыган возвращался домой после поминок с кутьей в корзине. «Играешь, Оанча, нет тебе отдыха!» «Куда денешься, господин Челнок, семья большая…» Как-то Оанча прибился к буфету со спиртным в Рахове, играл зеленщикам, бывало, давали монетку-другую. Однажды во время драки кто-то выхватил у цыгана скрипку и хватил корчмаря по голове. Скрипка разлетелась в щепки. Пока подоспела полиция (дело вышло мокрое), хулиганы разбежались. Ищи ветра в поле!
Шесть месяцев вкалывал Оанча в каменоломне, чтобы купить новый инструмент. Труд тяжкий, от музыканта остались кожа да кости. А по весне отправился за новой скрипкой. Димок догнал его на пустыре. Несчастный так и не понял, кто его повалил, а поднявшись, обнаружил, что карманы пусты.
Вечером вся слободка шумела: цыган Оанча повесился.
Беглый зачарованно следил за пальцами женщины. Они то выплясывали чарльстон на струнах, то вдруг останавливались, вибрируя. Старушка играла, вглядываясь куда-то в сетку дождя, глаза ее блестели странным светом. Интересно, о чем она теперь думает?
Возможно, о том дне, когда впервые надела шелковые чулки и сделала высокую прическу, чтобы прогуляться весной по проспекту Виктории, запруженному извозчиками и господами в канотье, галантно приподнимающимися перед флорентийскими шляпками. Напротив ресторана «Бон тон» цветочницы предлагают букетики ландышей, на углу у Драгомира Никулеску разносчики газет выкрикивают: «Убийство на улице Бэрэцией! Мисс Румыния имеет шансы стать Мисс Вселенной!»… А может быть, вспоминает о первой прогулке в гондоле под мостом Риальто и как она покраснела, потому что венецианец слишком настойчиво разглядывал ее декольте… А может быть, ей видится сцена, полная света и цветов. Она выходит на поклон в десятый раз, но овации не прекращаются…
Сердце Беглого сжалось. Он сожалел о своей проделке. Старушка ушла, засыпанная благодарностями. Димок кипел:
— Есть сигареты?
— Не смей говорить, что не понравилось!
— Придет мой черед, поглядим, как пондравится тебе!
Они открыли окно и жадно затянулись. Дождь перестал. По дорожке медленно ползали улитки с мокрыми домиками на спине. Димок задумчиво курил.
— Повидала бабка свет. Поездила за тридевять земель.
— Естественно. Большой талант.
— Говорят, там прилавки ломятся от золота… Мне рассказывал Джиджи Турчиту.
Силе пожал плечами. Мозгляк воровски подмигнул:
— Спорю на что угодно, у нее матрас набит всякой всячиной: кольцами, браслетами…
— У кого?
— Спрашиваешь! Да у мадамы, у хозяюшки. Беглый нахмурился:
— Что тебе взбрело на ум, Митря? — И схватил его за шиворот. — Избави бог…
— Ты что, голубь, шуток не понимаешь?
— Не люблю такие шутки!
— А шутки с пиликаньем на скрипке любишь?
— Запомни хорошенько, я тебя предупредил! — сказал Силе отчетливо, глядя вору прямо в глаза.
Раздался звонок. Беглецы отпрянули от окна и осторожно подошли к двери. В передней мадам
