Минуту спустя я стоял у дверей Терезы, Она жила только с матерью, потому что отец ее, почтовый работник, год назад попал в засаду, расставленную гестапо в помещении, где распределялась нелегальная польская пресса, и был вывезен в Освенцим. Тереза посещала занятия подпольного университета, где вместе с подружкой, которая втянула ее в это дело, изучала социологию, а дома помогала матери вышивать салфетки. Это занятие наряду с торговлей пирожными и мешочничеством стало еще одним источником существования вдов и жен находившихся в плену или концлагерях военнослужащих.
Дверь открыла Тереза. Когда мы вошли в ее комнату, она протянула мне небольшой пакет.
— Поздравляю и желаю всего самого лучшего!
Я подставил щеку, Тереза поцеловала меня, чуть коснувшись губами, я слегка придержал ее в объятиях, самую малость — большего я не мог себе позволить,— и развернул пакет. В нем лежал свитер из серой овечьей шерсти.
— Альбин так и не вернулся,— сказала Тереза.— Тебе нельзя ночевать дома.
— Спасибо за подарок, только он слишком дорогой.
— А мы опять получили посылку из Португалии, — сообщила Тереза.— Сплошные сокровища: кофе, чай и сардины. Просто странно» что немцы не крадут этого.
— Немцы не воруют посылок,— объяснил я.— Это народ с высокоразвитым чувством уважения к чужой собственности.
— Интересно, кто нам посылает эти посылки? — подумала вслух Тереза.—У нас за границей никого нет.
— Наверное, какой-нибудь комитет помощи. Может, они узнали, что твой отец в Освенциме?
— Может, — ответила Тереза и испытующе посмотрели на меня.
Я смотрел прямо в ее зеленые глаза, и, видно, взгляд мой стал слишком выразительным, потому что она отвернулась и села на тахту. К счастью, послышался условный стук в дверь. Мы с Терезой не могли оставаться вдвоем, если не были заняты чем-либо конкретным,— сразу же наступала многозначительная тишина. Думаю, Тереза мучилась не меньше, чем я. Я заметил на столике бланк «Kriegsgefangenenpost». Мученик из лагеря военнопленных давал о себе знать регулярно, каждые две недели. Я с бешенством посмотрел на его фотографию. Возле нее, как всегда, стояли цветы, на этот раз астры. Маленький алтарь, — забота о нем придавала Терезе силы для борьбы. Нынче, когда верность сохраняется главным образом из-за отсутствия достаточно интересной замены, все это может показаться смешным, но тогда...
Тереза ввела Забаву. Мы пожали друг другу руки. Гражданский и по внешнему виду и по характеру, он никогда не играл в военного: не вытягивался в струнку, не рапортовал, не щелкал каблуками, что с восторгом проделывала наша молодежь, выражая этим свой бунт: с охотой и по собственной инициативе ребята точно следовали армейскому уставу, выполняя в четырех стенах или под прикрытием леса все то, к чему еще четыре года назад капрал Лукасик принуждал нас криком «на горку и обратно бегом марш». Часто приходилось сдерживать их и даже нещадно ругать, если они, встретив меня где-нибудь на улице среди прохожих, вдруг лихо вытягивались и застывали по стойке «смирно».
Видно было, что Забава торопился, идя сюда, потому что он с трудом переводил дыхание. Вытащив из кармана кеннкарту и удостоверение личности Альбина, он бросил их на стол.
— Вот... он оставил документы дома, когда уходил,— сказал Забава.— Я разговаривал с его матерью и Кристиной и выудил у них правду. Тайком от меня он смонтировал дома ультракоротковолновик. Его заказал кто-то из его товарищей якобы для партизанского отряда, обещал платить по десять тысяч за штуку. И подумать только, что он клюнул на такую дешевку!
Я даже свистнул от удивления. Производство такой радиостанции в нашей мастерской обходилось нам примерно в четыре тысячи.
— Альбин долго колебался,— продолжал рассказывать Забава.— Но в конце концов соблазнился такими деньгами и договорился сделать четыре штуки. Ты знаешь, какое это богатство для такого парня, легко сказать!
— Да он же никогда не интересовался деньгами! — воскликнула Тереза. — Он вообще не понимал, что сколько стоит!
— Но Кристина понимала,— сказал' Забава.— Он хотел снять квартиру и поселиться с ней там. Она очень не ладит с родителями, да и вообще они ютятся вчетвером в маленькой комнатке. Альбин сказал ей, что вот-вот получит кучу денег и они счастливо заживут вместе.
— Ну и стерва! — не удержался я.
— За каждую женщину так или иначе платишь,— философски заметил Забава.— Он боялся, что Кристина бросит его.
— Как вам не стыдно! — возмутилась Тереза.
— При Терезе не пристало говорить, что женщин покупают! — пояснил я.
Тереза раздраженно взглянула на меня, не понимая, говорю ли я серьезно или насмехаюсь над ней. И надо же было мне нарваться именно на такую принципиальную девицу! Лишь позднее я понял, что только подобный бескомпромиссный характер и мог привлечь меня: я всегда боролся со своей ужасной нерешительностью и склонностью к лавированию, в Терезе же я нашел все, к чему напрасно стремился сам.
— Первый приемник надо было отдать вчера, и он сразу получил бы десять тысяч. Альбин работал при коптилке всю прошлую ночь, а матери приходилось топить печку, чтобы он мог разогревать на ней свой паяльник. Днем он еле двигался в мастерской, я даже давал ему порошки, потому что у него болел живот. В шесть вечера он вышел из дома, чтобы отнести приемник в условленное место, и больше не вернулся.
— А куда он должен был отнести, приемник?— спросил я.
— Этого никто не знает,— вздохнул Забава.— То ли провокация, то ли схватили на улице...
— Провокация! — решил я.— Таким образом они узнали, какой у нас приемник и на каких частотах работает!
— Это как раз не страшно,— успокоил меня Забава,— все коротковолновики, ну хотя бы в танках, работают на той же самой частоте. Радиус их действия невелик и опасность подслушивания очень маленькая. А вот за парня я боюсь. Он такой чахлый и такой впечатлительный…
— Сам во всем виноват,— сказал я сурово, хотя мне совсем не хотелось быть в этот момент суровым. — И заслужил наказание. В любом случае нам пришлось бы убрать его из мастерской и из отряда.
— Но он же погибает — воскликнула Тереза.— Как ты можешь говорить только о вине и наказании?! Ведь он такой прекрасный парень!
— Все мы прекрасные! — раздраженно ответил я.— Всех нас жалко! Но если мы должны погибнуть, то давайте погибать за Родину, а не из-за квартиры! Он сопляк, понимаешь!
— Он погибает не из-за квартиры, а из-за любви,— спокойно возразила Тереза.— Я знаю, что ему нет оправдания, но нельзя обвинять его в корысти. Он не смог бы раздобыть этих денег иначе.
— Второго такого мне уже не найти,— сказал Забава как бы самому себе.— Боже, до чего это был способный парнишка…
— Хватит! — рявкнул я.— Не пытайтесь мне внушить, будто он герой античной трагедии! Он всегда был слюнтяем!
Меня так и распирало от бессмысленной злости на Терезу за эту ее слабость к Альбину и от злости на самого себя, потому что я тоже был слюнтяем и не годился для этой войны и на протяжении всех четырех лет нелегальной жизни ежедневно делал огромные усилия чтобы скрыть это от окружающих, и прежде всего о Терезы. Поэтому теперь я был чрезмерно жесток.
— Мастерская провалена,— сказал я.
— Я оставил там только часть медицинских аппаратов,— пояснил Забава.— Но концессия на мое имя. Свой дом я уже ликвидировал, жена с двумя чемоданами выехала на рикше.
Он встал сгорбленный больше обычного, но тут ж улыбнулся.
— В течение нескольких дней я организую что-нибудь новенькое,— сказал он.— У меня же остался Протон, вот мы вдвоем и кончим эту серию.
— Если не кончимся сами,— мрачно пошутил я.— Спасибо, пан инженер. Я представил вас к награде.
— Во славу Родины, пан поручник!—отчеканил он и даже попробовал вытянуться по-военному, но
