Записки молодого варшавянина

Слишком быстро миновало лето. Я даже ни разу не успел поплавать… Очень неприятный год, этот сорок четвертый. А ведь сама по себе цифра сулила столько надежд!

— Помнишь, как мы встречали Новый год? — вос­кликнул я.— Пили белое вино, добытое у немцев, а они за окнами стреляли в виде исключения не в нас, а про­сто в честь Нового года. Мы бы дали голову на отсечение, что в этом новом году нас ожидают одни радости, тем более что это подтверждали пророчества Нострада­муса и Вернигоры…

— Эти пророчества каждые два-три месяца рас­пространяются заново. Для поднятия духа соотечествен­ников. Земовит рассмеялся.— Я знаю парня, который этим занимается. Но в жизни сбывается всегда только самое плохое. Несмотря на это, надо действовать до конца, другого выхода ведь нет.

— А я верю, что все хорошо кончится,— вмешалась Тереза.— Нельзя допустить, чтобы события раздави­ли нас!

— Нас раздавят стропила! — ядовито уточнил я.— Разве что произойдет чудо...

— Может, я должна сказать себе, что все, что я делаю, бессмысленно? — возмутилась Тереза.— Что все эти жертвы напрасны? Что мир не желает этого знать? Что всем наплевать на нас? Что естественные порывы моей души — всего лишь глупость и кто-то воспользо­вался моей наивностью? Ну уж нет! Никогда не согла­шусь с этим! Я знаю, что поступаю правильно, и, даже если бы мне заранее сказали, какая судьба меня ждет, я все равно делала бы то же самое!

— Ты еще не знаешь, что тебя ждет...— сказал Земовит.— К счастью...

Вошла с чашкой чаю Пшибыслава и села на крае­шек матраса. Она не носила комбинезона, как Тереза (за право носить этот мундир девушки сражались уже несколько недель), а была в черной юбке и чистой белой блузке — в наших условиях эта чистая блузка должна была стоить ей сверхчеловеческих усилий. Она выгляде­ла примерной ученицей накануне выпускного экзамена. С такими девушками я, бывало, танцевал на школьных вечерах, задыхаясь в тесном, жестком воротничке белой рубашки и с трудом поддерживая разговор.

— Только не притворяйся, что тебе все безразлично, Земовит! А ты, Барнаба, перестань подражать ему как обезьяна! — вдруг взвилась Тереза.

Ее упрек очень задел меня, потому что я еще в шко­ле бессознательно подражал элегантным манерам Земовита. Он был из семьи служащих, но гордился своим блестящим дворянским происхождением, доказатель­ством чему служили его перстень на пальце, а также глу­боко консервативные убеждения.

— А что я должен делать, о моя романтическая ба­рышня? — язвительно поинтересовался я.— Плакать, распевать псалмы, а может, выбежать навстречу «пан­терам»?

— У нас здесь «тигры»,— пояснил, пряча улыбку, Зе­мовит.

— Ну что ты кривляешься, Барнаба! Ты же ни сло­ва не говоришь искренне! Брось свое позерство! — обру­шилась на меня вконец обозленная Тереза.

— А что же нам осталось, Тереза, если не поза! — вступился за меня Земовит.— Именно в соответствую­щей моменту позе мы и должны перейти в историю! — Он наклонился к Пшибыславе.— До меня донесся не­приятный запах,— сказал он, взял у нее из рук чашку, понюхал и с отвращением поморщился.— Ну, конеч­но! — возмущенно воскликнул он.— Что это ты налила себе вместо чая? Заварила траву, которую нарвала в поле?

— Чай у нас уже кончается,— прошептала, снова сильно покраснев, Пшибыслава.

Земовит выплеснул содержимое чашки в ведро и по­додвинул ей свою.

— Нечего пить всякую гадость в такой торжествен­ный день! Пей, пожалуйста, вот это!

Пшибыслава взяла его чашку и пригубила. Рука де­вушки слегка дрожала, веки были опущены, могло по­казаться, будто она пьет цикуту из чарки. Мне вдруг пришло в голову, что Земовит, быть может, организовал здесь коллективное самоубийство и насыпал в неизвест­но где добытый чай цианистый калий, чтоб избавить се­бя и нас от жестокой смерти. Такой петрониев жест, перенесенный в нашу действительность, был вполне в его стиле, и я еще раз понюхал чай, чтобы проверить, не просочится ли сквозь аромат чая горьковатый запах миндаля. Но чай пахнул только чаем.

— А что же это за торжественный день сегодня? — спросил я.

— Чай кончился,— вздохнул Земовит.

— Лишь бы боеприпасы не кончились! — воскликну­ла Тереза.

— Скоро и они кончатся,— сказал Земовит,— я не знаю случая, если припомнить нашу историю последних веков, когда у поляков было бы достаточно боеприпасов.

В подвал вбежал заместитель Земовита, капрал Брона. Он занял этот пост несколько дней назад, когда его школьный товарищ подхорунжий Яцек пал, слиш­ком близко подойдя во время караульной службы к Мокотовскому форту. Брона искренне оплакивал друга, но был очень рад повышению. Вытянувшись в струнку, он доложил:

— Пан поручник, докладываю, что танки вроде бы зашевелились.

— Извините, я на минутку,— сказал Земовит и вы­шел с Броной.

Я не мог совладать с собой — мне казалось, я весь облился холодным потом. Однако надо было продол­жать играть роль монолита…

— Семнадцать тридцать,— я взглянул на часы.— Солнце заходит. В это время они наверняка не начнут. Пожалуй, нам пора, Тереза.

Она тут же встала, готовая выполнить приказ. Вид у нее был как нельзя более официальный.

— Я хотела попросить Земовита, чтобы он нас взял к себе, если...— она не кончила фразы, с такой злостью я посмотрел на нее. Оказывается, все механизмы рев­ности и задетого самолюбия продолжали действовать.

— Если этот дом падет, танки раздавят нас, — ска­зал я тоном командира.— Мы будем вынуждены немед­ленно эвакуироваться. Понадобятся все способные пере­носить аппаратуру.

— Значит, ты отменяешь свое согласие? — спросила Тереза.

— Отменяю, — твердо ответил я. Тереза опустила глаза.

Пшибыслава сидела непо­движно, вперив взгляд в пол с таким видом, словно во­обще не слышала ничего, что говорилось рядом. Где-то близко разорвался снаряд, и дом задрожал так, что подпрыгнуло все даже здесь, в подвале. Наверное, сно­ва попали в какой-нибудь уцелевший кусок верхнего этажа. Тереза вызывающе смотрела на меня. Я почув­ствовал, как теплая влага потекла у меня по ноге, дол­жно быть, я слишком вертелся, и рана снова начала кровоточить. Осторожно подтянувшись на руках, я под­нялся и стал спиной к стене, чтобы в случае чего девуш­ки не могли заметить на бриджах пятна. В этот момент в подвал вошел Земовит. Видно было, что он принес какое-то чрезвычайно важное известие.

— Ну как там хищники? — спросил я.

— Трудно сказать,— ответил   он.— Уже слишком темно, ничего не разглядишь, наверное, проверяют мото­ры, поэтому такой рев. Но не будем сейчас забивать себе этим голову. Я пригласил вас на небольшое тор­жество. Мне бы хотелось, чтобы оно удалось нам как можно лучше, несмотря на неблагоприятные условия. Пшибыслава, ты готова?

Пшибыслава встала.

— Что я должна делать? — тихо спросила она.

— То, что тебе велит обстановка, — ответил Земовит и подошел к двери.— Прошу войти, мы ждем! — громко произнес он.

В подвале появился ксендз в сутане, а за ним несколько ребят из взвода Земовита. Земовит схватил руку Пшибыславы.

— Вот невеста,— сказал он.— А вот свидетели.

И указал на нас с Терезой. Значит, он не собирался устраивать коллективное самоубийство. Пшибыслава встала, глаза ее расширились. Это была самая покорная невеста, какую я когда-либо видел. К несчастью, у но­вобрачных было очень мало надежды пережить за­втрашний день. Но Земовит любил жесты. Ксендз вы­нул из портфеля епитрахиль и надел на шею. Вместо свечей на столе горели две карбидные лампы. Земовит взял из вазы георгины и протянул Пшибыславе. Она прижала их к груди естественным и очень красивым жестом. Земовит взял здоровой рукой Пшибыславу под руку и подвел к ксендзу. Я отодвинул кресло, и мы с Терезой стали чуть позади них, а за нами образовался полукруг из жениховых товарищей по оружию, за спи­ной у них торчали автоматы, за поясом — гранаты. Хоть худшая половина моей души и шипела ехидно, что все это поза, липа и вообще юродство, глаза мои все же