и улыбаясь, и умирая въ цв?тникахъ восхищавшіяся тобою и блаженною близостью къ теб?. Я вид?лъ тебя, когда ты вся въ б?ломъ облокотилась на скамью изъ фіалокъ. Луна осв?щала возвышенныя головки б?лыхъ розъ, а также и твое — увы! страданіями возвышенное чело.
Не сама ли судьба — иначе называемая скорбь — не сама ли судьба привела меня сегодня къ садовой калигк?, чтобъ подышать сладостнымъ дыханіемъ розъ? Все было тихо, уснулъ презр?нный св?тъ, только мы съ тобой не спали. Я медлилъ, я смотр?лъ — и вдругъ всему конецъ! исчезло все! О, понятна мн?, что садъ былъ заколдованъ!
Погасъ матово-жемчужный св?тъ луны; дерновыя скамьи, разбросанныя по дорожкамъ, душистые дв?ты и тихія деревья — все скрылось съ глазъ моихъ. Даже благоуханіе розъ испарилось въ н?жныхъ объятіяхъ воздуха — все пропало, только не ты — н?тъ, даже и ты, но не св?тъ небесный въ твоихъ очахъ, не душа твоихъ прекрасныхъ глазъ. Я вид?лъ только ихъ — въ нихъ былъ мой міръ. Я вид?лъ только ихъ — и то на н?сколько часовъ. Я вид?лъ только ихъ — пока не скрылась полная луна. Какую темную, сердечную загадку я вид?лъ въ этой блестящей какъ алмазъ небесной сфер?! Какую глубокую печаль! И сколько въ ней высокой надежды! Какую безмолвную, глубокую какъ море гордость! Какое см?лое честолюбіе и, ахъ! какую глубокую, бездонную способность любить!
И вотъ наконецъ скрылась полная луна на запад? за черными тучами — и ты какъ духъ исчезла за деревьями, похожими на мертвецовъ. Остались лишь твои глаза. Они не исчезали и не могутъ никогда исчезнуть. Они осв?щали мой путь въ ту ночь; они никогда меня не покидали, какъ надежда. Они пресл?дуютъ меня; они путеводятъ мою жизнь. Они мои слуги; я ихъ рабъ. Ихъ обязанность меня просв?щать и вдохновлять, мой долгъ — просв?щаться и вдохновляться ими, очищаться ихъ священнымъ огнемъ, осв?щаться ихъ небеснымъ пламенемъ. Они восторгомъ наполняли мою душу. Преклоняюсь предъ этими чудными зв?здами! Въ мрачномъ молчаніи дремлющей ночи и даже въ полуденномъ св?т? дня я вижу ихъ всегда — дв? дивныя утреннія зв?зды; и даже солнце не можетъ ихъ затмить.»
Свенъ читалъ увлекательно и съ большей задумчивостью, нежели сколько самъ этого желалъ. Ему стало стыдно, что онъ позволилъ себ? увлечься, позволилъ этому обществу, неспособному понять подобныхъ ощущеній, заглянуть въ душу своего любимаго поэта и въ свою душу. Онъ не р?шался поднять глаза — и молча перелистывалъ книгу, пока не смолкли наконецъ вс? эти неизб?жныя воссклицанія: «Очаровательно! восхитительно! о, какая прелесть!» Тогда онъ тихо закрылъ книгу и всталъ. Когда онъ поднялся, взглядъ его упалъ чрезъ столъ на мистрисъ Дургамъ, все еще стоявшую въ сторон?; держась рукою за стулъ и пристально устремивъ глаза на Свена, она стояла неподвижно. Свенъ чуть не вскрикнулъ. Предъ нимъ явилось то же лицо, которое онъ въ первый разъ вид?лъ въ утреннихъ сумеркахъ; то же упорно-мрачное, благородно-горделивое лицо съ міромъ страстей въ скорбныхъ, неподвижныхъ глазахъ. И эти глаза теперь на него устремлены съ желаніемъ изсл?довать, съ требованіемъ отв?та на вопросы. Зач?мъ? Но это длилось одну минуту. Всл?дъ зат?мъ ея лицо опять облеклось холодною, безучастною личиною, надъ которою Свенъ ц?лый вечеръ раздумывалъ, желая разгадать эту тайну.
Мистрисъ Дургамъ снова заняла свое м?сто за столомъ, за которымъ возгор?лись оживленныя преніи о поэзіи вообще, объ американской поэзіи въ особенности и объ Эдгар? Поэ въ частности. Молодой адъюнкт- професоръ утверждалъ, что онъ не находить въ этомъ поэт? логичной точности, между т?мъ какъ юная д?вица съ б?локурыми локонами выразила мн?ніе, что посл?днее стихотвореніе сл?дуетъ принимать какъ алегорію, что столь очаровательно описанный садъ надо принимать за садъ блаженства, который замкнутъ для поэта, и что подъ видомъ дамы, которая возбуждала въ его сердц? такое сильное, неукротимое стремленіе, надо подразум?вать доброд?тель.
Свенъ такъ и не узналъ, изъявило ли остальное общество согласіе на столь остроумное предположеніе, потому что вышелъ чрезъ открытую дверь на терасу.
Волшебнымъ полусв?томъ облекался ландшафтъ. Ночь была тот? же день, только съ бол?е мягкими т?нями. На западномъ горизонт? все еще гор?ли отд?льныя полосы вечерней зари. На темно-лазуревомъ неб? загорались зв?здочки, но позади горъ начинался уже разсв?тъ, такъ что очертанія темныхъ утесовъ р?зко обрисовывались на св?тломъ заднемъ план?. Св?тъ происходилъ отъ м?сяца, который, все выше и выше поднимаясь, вдругъ въ полномъ блеск? выплылъ надъ острыми утесами и своимъ серебристымъ сіяніемъ разлился по склонамъ горъ, по лугамъ и полямъ, и засверкали и зарябились тихія волны могучаго потока.
Свенъ, сложивъ руки на груди, стоялъ у балюстрады. Углубившись въ раздумье, онъ совс?мъ забылся. Онъ ничего не видалъ въ этомъ волшебномъ ландшафт?, каждую минуту изм?нявшемся; онъ вид?лъ только высокую, стройную фигуру, въ б?лой одежд?, бл?деый, изящный обликъ и пару большихъ, мучительно вопрошающихъ глазъ.
— На одну минуту, только бы на одну минуту всев?д?ніе! прошепталъ онъ.
— Роковое желаніе! произнесъ глубокій, мелодичный голосъ близъ него.
Свенъ въ испуг? очнулся. Рядомъ съ нимъ стояла мистрисъ Дургамъ. Въ б?ломъ ллать?, съ бл?днымъ лицомъ, а при нев?рномъ осв?щеніи луны казавшемся еще бл?дн?е, съ большими черными, блестящими глазами, она показалась Свену какимъ-то прекраснымъ призракомъ.
— Вы зд?сь? воскликнулъ онъ въ смущеніи.
— Вы желаете остаться наедин? съ собою?
— Избави Богъ! но я воображалъ, что и въ эту минуту увижу васъ за чайнымъ столомъ.
— Я покинула его, в?роятно, по той причин?, какъ и вы, чтобъ изб?гнуть неут?шительной болтовни этихъ людей. Признаюсь, я удивлялась вамъ, господинъ фон-Тиссовъ, слушая ваше чтеніе.
— Мн?? почему же?
— Вообще говоря, что вы читаете предъ такою публикой такіе стихи. Я не въ состояніи была бы этого сд?лать.
— Отчего же?
— Оттого, что не позволю никому заглядывать въ мою душу.
— Никому? ни даже тому, кто...
— Кому это?
— Я хочу сказать тому, кто пріобр?лъ бы право на это высшее счастье?
— Ч?мъ бы?
— Ну хоть своею любовью.
— А что такое любовь?
— Это такой вопросъ, который по-крайней-м?р? такъ же страненъ, какъ и мое желаніе получить минутное всев?д?ніе.
— Да почему вамъ понадобилось всев?д?ніе?
— Кажется, для того, чтобъ ум?ть отв?чать на вашъ вопросъ.
— Вы шутите?
— Н?тъ.
— Такъ и вы не знаете, что такое любовь?
— Я только предчувствую это.
— Изъ этого выходитъ, что и вы такой же, какъ другіе.
— Но не такой, какъ вы?
— Можетъ быть, и н?тъ.
— Невозможно.
— Почему же невозможно?
— Потому что...
— Говорите прямо. Больше жизни я люблю прямой отв?тъ на прямой вопросъ.
— Потому что вы такъ прекрасны и такъ умны, что непрем?нно должны были внушать страстную любовь, а любовь, какъ говорятъ, вызываетъ взаимность и тогда...
— Что же тогда?
— Вотъ вы и замужемъ.
— И этимъ, конечно, сказано все!
— По-крайней-м?р? все должно быть сказано.
— Особенно сл?дуя вашей теоріи.
— Моей теоріи?
