выраженіемъ озабоченности на лиц?.
— Про васъ? что же дурного могла она сказать?
— Ну, у господъ тоже бываютъ свои причуды; то имъ одно не по нраву, а то и другимъ не угодишь. Бываетъ и такъ, что какая-нибудь дрянная горничная что-нибудь украдетъ, а на б?дную хозяйку вс? б?ды сваливаютъ.
— Пов?рьте мн?, любезная госпожа Шмицъ, что подобнаго подозр?нія и на язык? не было у мистрисъ Дургамъ.
Такое зав?реніе видимо успокоило хозяйку. Она была такъ сильно взволнована, что пришлось ей взяться за кончикъ своего передника и отереть себ? глаза. Свенъ не зналъ, что и думать о такомъ поведеніи. Ему пришло въ голову подозр?ніе, на которое восторженное состояніе госпожи Шмицъ давало полное право, ужъ не употребляетъ ли эта почтенная госпожа спиртныхъ напитковъ бол?е, ч?мъ сколько сл?довало бы для невозмутимаго спокойствія души?
— Да, да, продолжала госпожа Шмицъ, вздыхая: — я всегда это говорила: мистрисъ Дургамъ самая лучшая, самая милая, самая благородная женщина на св?т?, и все, что наговаривали насчетъ ея прошедшаго, больше ничего, какъ только сплетни, которыхъ умный челов?къ и слушать не станетъ. Да, хорошо было бы, еслибъ господа могли обходиться безъ прислуги, но эти горничныя преб?довыя бываютъ! По ц?лымъ часамъ стоятъ он? у колодезя и не зам?чаютъ, что вода давно чрезъ край ведра льется, и все болтаютъ, пока вс?мъ уши прожужжать сплетнями о тайнахъ своихъ господъ, а мы, б?дныя женщины, обязаны все выслушивать! В?дь сами посудите, господинъ баронъ, на каждый ротокъ не накинешь платокъ, и не привяжешь же языка всякой б?дняг?, когда она стоитъ у очага и до поту лица трудится для насъ!
— Ну, разум?ется, ничего тутъ не под?лаешь, подтвердилъ Свенъ.
— Подумайте только, господинъ баронъ, продолжала Шмицъ, ободренная его зав?реніемъ и глубже усаживаясь па стулъ: — что разсказывала Софи — вотъ тоже горничная, которая служила мистрисъ Дургамъ четыре года назадъ — она разсказывала это моей Урсул?, но кто станетъ в?рить такой чепух?? В?дь нельзя же въ-самомъ-д?л? прожить съ мужемъ десять, дв?надцать л?тъ и все в?къ голубками ворковать! Ахъ, Боже мой! да вотъ мой Кёбесъ — дай Богъ ему царство небесное! — в?дь онъ былъ лучшій челов?къ во всемъ мір?, а сколько причинялъ мн? горя... Однако... Господи! кто-то стучитъ, а я сижу тутъ наедин? съ госнодиномъ барономъ; что подумаютъ люди...
Несравненная госпожа Шмицъ точно на пружинахъ подскочила со стула, бросилась въ дверь и чуть съ ногъ не сбила Бенно, который, постучавъ и не ожидая отв?та, тотчасъ вошелъ.
— Ну, клянусь Зевсомъ! воскликнулъ Бенно, со см?хомъ смотря въ сл?дъ улепетывающей хозяйки: — кажется, я пом?шалъ твоему н?жному свиданію съ твоимъ паукомъ. Доброе утро, саrissime! Ну что, видно плохо спалось? Совс?мъ глаза впали у тебя. Я зам?чаю, что моя практика опять усиливается, а я было и на гвоздь ее пов?силъ изъ любви къ искусству разглагольствованія па лекціяхъ. Угадай-ка, къ кому меня сегодня приглашали?
— Поистин? и придумать не могу. Не хочешь ли сигару?
— Благодарю, то-есть прошу. Твои сигары дивныя... Къ Дургамамъ.
— Къ кому? спросилъ Свенъ, вдругъ приподнимаясь.
— Къ Дургамамъ или къ Дёргэмамъ — право и самъ не знаю, какъ справедлив?е произносить. Но вотъ что совершенно справедливо, то справедливо: сегодня утромъ меня приглашали въ домъ Дургамовъ для... Но что-жъ это? ты сегодня не предлагалъ и позавтракать твоей лягушк?! Б?дняжечка ничего не им?ла въ желудк? чуть ли не ц?лую нед?лю, кром? жестокаго обращенія, выпадающаго на ея долю. Сейчасъ же надо наловить ей питательныхъ мухъ.
И Бенно сталъ кружиться по комнат?, хлопоча, какъ бы рукою захватить побольше мухъ по ст?намъ и мебели.
— Такъ зач?мъ же ты былъ приглашенъ, если только я могу осм?литься сд?лать теб? этотъ вопросъ? сказалъ Свенъ, усп?вшій наконецъ овлад?ть своимъ зам?шательствомъ и прикрыться личиною спокойствія.
— Можешь ли осм?литься... Опять ничего!.. Да отчего бы теб? и не осм?литься?.. Стой! вотъ наконецъ я и поймал? тебя, юная мечтательница!.. ну, скор?е спускайся къ зеленому поклоннику, который тебя разомъ проглотитъ любви ради. Гопъ! вишь какъ добрый молодецъ хапнулъ ее!.. Ну вотъ теперь я готовъ къ вашимъ услугамъ. За ч?мъ я былъ приглашенъ къ англійскимъ друзьямъ? а за т?мъ, чтобъ осмотр?ть прелестн?йшаго малютку съ черными кудрями — между прочимъ сказать, онъ удивительно напоминаетъ мн? тебя, когда ты еще въ крылатой блузочк? за шлейфъ маменькинъ держался — и обнаружить при этомъ свое медицинское знаніе, опред?ливъ, что за кашель на него вдругъ напалъ, ужъ не крупъ ли? Изъ участія, выражающагося на твоемъ лиц?, не трудно догадаться, что тебя порадуетъ изв?стіе, что для настоящей минуты опасности н?тъ. Однако, продолжалъ Бенно съ большей серіозностью: — я боюсь, что очаровательный мальчикъ не долго проживетъ; я его осматривалъ и н?которыя открытія въ его легкихъ совс?мъ не понравились мн?.
— Но что зa причина, что именно за тобою было прислано?
— Нечего сказать, пренаивный вопросъ! Надо думать, потому и прислали за мною, что считаютъ меня такимъ, каковъ я на д?л?: за юнаго, не совс?мъ же нев?жественнаго эскулапа, и еще кром? того, потому что мы съ мистеромъ Дургамомъ сд?лались закадычными друзьями со вчерашняго дня.
— А теб? нравится мистеръ Дургамъ?
— Чрезвычайно; можетъ быть, на столько, на сколько теб?...
— Продолжай.
— Дай-ка мн? пощупать твой пульсъ?
— Это зач?мъ?
— Чтобъ уб?диться, не чрезчуръ ли ты нервозенъ сегодня. Разъ, два, три... о! порядкомъ... Итакъ на сколько теб? нравится мистрисъ Дургамъ, или Корнелія, какъ называютъ ее прекраснымъ собственнымъ именемъ.
— Такъ ее зовутъ Корнелія? Какъ это ты усп?лъ все это разузнать, и почему ты выдумалъ, что мистрисъ Корнелія Дургамъ мн? нравится?
— Ахъ, ты мой ненаглядный другъ! неужели ты думаешь, что люди глухи и сл?пы? Ужъ не воображаешь ли ты, что для меня прошло незам?тно, какъ изв?стный бинокль проворно бросался въ сторону, если какъ- нибудь нечаянно взойдешь въ комнату, не постучавъ въ дверь? И не думаешь ли ты, что я забылъ того дурака, котораго ты вчера бросилъ въ рожу несчастнаго Миллера съ невинною наружностью? Неужели ты думаешь, что это не поражаетъ, когда въ небольшомъ обществ? упираютъ глаза на прекрасную женщину и ц?лыя минуты не сводятъ съ ней взора, да и еще потомъ ц?лые полчаса съ нею мечтаютъ на балкон? при лунномъ св?т?? Крошка Миллеръ сегодня утромъ говорилъ мн?...
— Да кто-жъ этотъ в?чный крошка Миллеръ?
— Неужто ты не зам?тилъ вчера за чайнымъ столомъ б?локураго юношу съ румяными щеками?
— Это тотъ, который вчера такъ горячо спорилъ съ блондинкою, которой недоставало только ленточки съ колокольчикомъ на ше?, чтобъ сд?лать ее совершенствомъ?
— Именно такъ. Итакъ, крошка Миллеръ разсказывалъ мн?, что во всемъ город? ходятъ теперь толки объ особенной благосклонности, которой ты удостоился отъ прекрасной дамы, которую до того времени никто не могъ расшевелить настолько, чтобы заслужить отъ нея хотя мимолетное вниманіе.
— А для чего же ты мн? разсказываешь эти сплетни?
— А для того, чтобъ обратить твое вниманіе на то, что ускользнуло повидимому отъ односторонности твоихъ наблюденій и чего, по всей в?роятности, я и не зам?тилъ бы, еслибъ мн? не было на то указано. Какъ теб? изв?стно, я не обращаю вниманія на подобныя вещи. Хорошо! говорятъ, что мистеръ и мистрисъ Дургамъ не совс?мъ счастливо живутъ, а потому, что я сегодня вид?лъ, надо сознаться, что это «говорятъ» им?етъ н?которое основаніе.
— Что же ты вид?лъ?
— Собственно говоря, пожалуй и ничего, а однако пожалуй очень многое. Когда я пришелъ, меня встр?тилъ мистеръ Дургамъ и онъ же повелъ меня къ постели больного. Въ д?тской стояла еще кровать. По пистолетамъ, вис?вшимъ надъ нею, надо заключить, что то была постель мистера Дургама — суровое, спартанское ложе. Я осмотр?лъ ребенка и потомъ мы разговаривали съ мистеромъ Дургамомъ у окна бол?е получаса — ребенокъ въ это время заснулъ — и признаюсь теб?, уваженіе, которое я почувствовалъ вчера
