т?мъ съ большей запальчивостью отв?чалъ ему:
— Какъ можешь ты бросать па меня отв?тственность за посл?дствія отношеній, которыя гораздо прежде носили въ себ? зародыши гибели? Вотъ въ этомъ-то именно заключается проклятіе гр?ха, что онъ постоянно рождаетъ новое зло. Горе челов?ку, когда онъ становится между двумя существами, которыхъ природа создала другъ для друга! Горе тому, кто бросается между двумя огнями, которые неудержимо стремятся другъ къ другу! Пускай тогда не жалуется, если пламя его поглотитъ... Н?тъ, Бенно, н?тъ, несмотря на вс? твои слова, онъ долженъ былъ умереть! Не таковъ онъ былъ челов?къ, чтобъ добровольно выпустить на свободу то, что ему разъ въ руки попало — н?тъ, ужъ этому не бывать! И насколько я понимаю, другого выхода не было; онъ долженъ былъ умереть, не для меня — ничего я не хочу для себя! — но для нея, чтобъ она могла свободно наконецъ взглянуть на жизнь и отдаться челов?ку, котораго она истинно любитъ, потому что онъ ее истинно понимаетъ. Что на меня палъ жребій быть этимъ челов?комъ — это случай. Никогда я не добивался и не над?ялся такого счастья. Но если на долю мою выпало это счастье по ея свободному выбору, то я хочу этимъ воспользоваться наперекоръ вс?мъ филистерамъ, которые искони-в?ковъ им?ли право открещиваться отъ всего, что не подходитъ подъ узкую рамку ихъ пошлыхъ умозр?ній.
— Смотри пожалуй! сказалъ Бенно, и почти пржняя юмористическая улыбка сверкнула въ его черныхъ глазахъ: — смотри пожалуй, къ какимъ жалкимъ софизмамъ должна приб?гать твоя н?когда такая логичная голова, для того чтобъ защищать дурное, нечестное д?ло. Что ты меня считаешь филистеромъ — да простятъ теб? эту несправедливость твой отецъ Аполлонъ и девять музъ, которые это лучше знаютъ; но что ты хочешь ув?рить меня, признаннаго професора антропологіи и психологіи, хочешь ув?рить, что въ твоемъ положеніи X надо принимать за У — ужъ извини, этого не можетъ допустить мое академическое достоинство. Подобные жалкіе мыслители, какъ ты, любезный Свенъ, почти всегда подвергаются опасности втянуться душою и т?ломъ въ бездну страсти, то-есть со шкурой и волосами попасть въ пасть демона. Пламя сладострастія, которое мы, в?тренные сыны міра, принимаемъ за то, что оно въ д?йствительности, для васъ всегда сливается съ страстнымъ стремленіемъ сердца къ нев?домому, а такъ-какъ вы вообще ув?рены, что добро желаете ради добра — какъ и въ подобномъ случа?, въ который ты теперь попалъ — то для вашей головы невм?стима мысль, что и вы иногда, хотя по исключительному случаю, какъ простые смертные, находитесь подъ вліяніемъ эгоизма. Кром? того, мой любезный Свенъ, ты хорошо знаешь, что Шекспиръ — а в?дь онъ тоже немножко толкъ зналъ въ этихъ д?лахъ — сказалъ: «Никто такъ легко не попадается въ ловушку, какъ мудрецъ, вступающій въ орденъ глупцовъ; та мудрость, которая отъ глупости высижена, всегда воображаетъ себя подъ щитомъ мудрости.» Счастье вашей возлюбленной, какъ вы утверждаете, составляетъ всю сущность вопроса для васъ; почему вы, когда это нужно для васъ, весь міръ необдуманно приносите въ жертву; только вы сами какимъ-то удивительнымъ способомъ исключаетесь изъ этой жертвы; не изъ малодушія или другой неблагоразумной причины — н?тъ, Боже сохрани! какъ могутъ такъ поступать избранники сердца? — но оттого, что вы считаете себя неразд?льною частицей счастья возлюбленной, которую никто на св?т? не можетъ такъ любить, какъ вы. Въ такомъ круг? вы кружитесь до- т?хъ-поръ, пока у васъ голова кругомъ пойдетъ, пока вы потеряете спокойный, объективный взглядъ на остальной міръ, пока благородн?йшія чувства челов?ка — справедливость, сознаніе добра и зла — совершенно туп?ютъ и ваша гуманность, ради которой вы столько шуму д?лаете, уступаетъ м?сто тупому себялюбію, въ которомъ счастье и горе ближняго вамъ уже кажутся не важн?е какъ для легкомысленныхъ мальчишекъ жизнь майскихъ жуковъ и бабочекъ.
— Надъ шрамами см?ется тотъ, кто самъ раненъ не бывалъ. Попробуй-ка Корнелія тебя полюбить, такъ ты бы совс?мъ иначе зап?лъ!
— Точно такъ же, какъ и ты, еслибъ Корнелія другого любила.
— Но она любитъ меня, а никого другого.
— Долженъ ли я теб? сказать н?что, отъ чего, быть можетъ, грозитъ мн? опасность потерять твою дружбу? Вотъ видишь ли, несмотря ни на что происшедшее, я не в?рю, чтобъ эта женщина тебя любила. Н?тъ; но не смотри же на меня такъ грозно, а лучше выслушай спокойно. Въ этой женщин?, какъ и въ теб?, существуетъ стремленіе къ недосягаемой высот?, къ несбыточному блаженству — стремленіе, которое никогда не осуществлялось въ жизни и никогда не можетъ осуществиться. Она любитъ идеалъ, созданный ея всемогущею фантазіей, къ которому въ конц? концовъ ты такъ же мало подходишь, какъ и всякій другой смертный. Лучшее доказательство тому служить то, что даже любовь мужа не удовлетворяла ее. Не кривляйся съ такимъ презр?ніемъ; ты не зналъ Фрэнка Дургама, но я его узналъ, и говорю, это былъ челов?къ благородн?йшій, великодушн?йшій, челов?къ, котораго ни одна женщина не была достойна; въ немъ я не зналъ недостатковъ, кром? одного, за который онъ поплатился жизнью; этотъ недостатокъ — онъ слишкомъ много любилъ свою жену. Ну а теперь хоть и я не волшебникъ, а все-же хочу сд?лать теб? предсказаніе. Въ душ? Корнеліи пробудится съ каждымъ днемъ сильн?е раскаяніе, что она была причиною смерти этого достойнаго челов?ка; достоинства его она только теперь оц?нитъ и не далеко время, что она, хотя бы въ мысляхъ поставивъ тебя на его м?сто, увидитъ въ теб? причину своего страшнаго увлеченія, которое лишило ее мужа, лишило ея д?тей; — отца... Ну теперь довольно, и даже чрезчуръ довольно на нын?шній день. Принимай лекарство акуратно и подумай о томъ, что я теб? сказалъ. Завтра утромъ я зайду къ теб? предъ лекціею.
Бенно схватилъ шляпу и оставилъ Свена наедин? съ своею сов?стью.
Глава дв?надцатая.
И сов?сть не оставалась н?ма въ эти долгіе, одинокіе часы, когда молодой челов?къ, больной душою и т?ломъ, метался по постели, не зная ни сна, ни покоя. Она представляла ему многолюбимый образъ покойной матери, носившійся надъ его постелью. Онъ слышадъ стоны ея н?жнаго голоса, жаловавшагося, какъ тяжело бываетъ женщин? разлучаться съ д?тьми и мужемъ, на груди котораго она покоилась съ полнымъ дов?ріемъ и на котораго въ будущемъ должна смотр?ть какъ на чужого. Онъ слышалъ, какъ произносилъ ея н?жный голосъ, что обманываться въ любим?йшихъ надеждахъ — это жребій челов?чества, и что учиться самоотреченію — это посл?дній урокъ мудрости. Свенъ вспоминалъ о вс?хъ страданіяхъ, которыя должна была выносить его благородная мать въ возмездіе за одинъ только проступокъ, къ которому она была увлечена пылкою кровью молодости и разнузданною, обманчивою фантазіей. Онъ думалъ о безмолвной печали, переполнявшей ея душу отъ безпутной жизни его отца. Пришла ему на память сцена, происшедшая между ею и прежнимъ ея мужемъ, полковникомъ, который принужденъ былъ прі?хать въ ихъ родовое пом?стье для окончательнаго устройства семейныхъ д?лъ; онъ вспомнилъ, какъ полковникъ схватилъ за руку бывшую свою жену, заливавшуюся слезами, какъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ говорилъ: «Еслибъ ты, Леонора, оставалась моею женой, не стала бы ты проливать такихъ горькихъ слезъ и еще многихъ, который придется теб? пролить». Свенъ былъ тогда маленькимъ мальчикомъ и они не обращали на него вниманія, когда онъ гонялся за бабочками въ буковой але?, гд? они тоже прохаживались взадъ и впередъ; но ребенокъ хорошо слышалъ эти слова и теперь, посл? многихъ, многихъ л?тъ, они пришли ему на память такъ ясно, какъ-будто вчера только онъ слышалъ ихъ. И вспомнилась ему другая сцена, много л?тъ спустя, когда онъ, бывши юношею, холилъ рука объ руку съ своей матерью въ той же буковой але? и она много говорила ему о будущемъ и вдругъ обратила на него свои болыпіе, грустные глаза и съ серіозной н?жностью сказала: «А главное, Свенъ, будь в?ренъ во всемъ себ? и другимъ и не искушай никого нарушать в?рность. Видишь ли, на земл? н?тъ выше блага, какъ миръ съ самимъ собою, а в?роломный не им?етъ мира въ себ?.»
Ахъ, миръ! миръ! какъ теперь мало мира въ его жизни! какъ колеблется теперь его душа, подобно кораблю, бурею носимому съ одной волны чувства на другую! Въ его воображеніи безпрерывно носились ужасныя картины. Онъ вид?лъ Дургама въ борьб? съ волнами, утопающаго; вотъ онъ поднялся на поверхность для того, чтобъ снова поглотили его бушующія волны, и нав?ки. Онъ вид?лъ Корнелію у постели больного Эдгара; ея мрачные, сухіе глаза не спускались съ сына. Свенъ слышалъ, какъ дрожащими губами она тихо проклинала день, въ который въ первый разъ увид?ла незнакомца; онъ вид?лъ, какъ она содрогнулась, когда кто-то тихо постучалъ въ дверь, и кр?пко прижала руку къ сердцу, и слышалъ дикій вопль, вырвавшійся изъ ея груди, когда больной малютка спросилъ:
