дрожалъ, когда она посп?шно произносила сл?дующія слова, точно ее очень торопили:
— Одна англичанка жила у меня за много л?тъ предъ этимъ и забыла у меня эту книгу. Мн? все хот?лось показать ее господину барону, и вотъ я придумала, что именно теперь кстати, когда господинъ баронъ такъ скучаетъ... Но вотъ опять! слышите ли, какъ барабанитъ мистеръ Томсонъ? В?дь эдакъ онъ вс? колокольчики оборветъ!
Только ленты отъ чепчика разлетались, когда она бросилась за дверь.
Глава четырнадцатая.
Какъ только Свенъ остался одинъ, онъ снова погрузился въ оц?пен?ніе, изъ котораго на минуту вырвало его появленіе хозяйки. Но вотъ взглядъ его случайно упалъ на книгу въ сафьянномъ переплет?; онъ сталъ обдумывать, какимъ образомъ она попала ему на столъ. Машинально взялъ онъ книгу въ руки и вдругъ содрогнулся, когда взглядъ его упалъ на прекрасный англійскій почеркъ, которымъ исписаны были страницы... «Не говорила ли она объ англичанк?, которая много л?тъ назадъ оставила у нея эту книгу, или мн? только померещилось?» Посп?шно проб?жалъ онъ н?сколько строкъ, которыя возбудили въ немъ интересъ; потомъ онъ сталъ все читать отъ начала до конца, не думая уже о томъ, что не им?етъ никакого права читать чужія тайны, а съ тревожнымъ предчувствіемъ перелистывалъ страницу за страницей.
Фанни — такъ назову я героиню этой истинной исторіи — никогда не знала своего отца. Ея мать, будучи баядеркою, обладала благороднымъ характеромъ, который возмущался противъ недостойнаго обращенія, и предпочитала крайнюю нищету блеску позора. При такой обстановк?, гд? развратъ общее правило, гд? соблазны въ колосальныхъ разм?рахъ, она сохраняла чистоту. Она была любимая и, за свою красоту, прославленная танцовщица, но никто не им?лъ права похвастаться ея благосклонностью. Но тутъ узнала Констанца моего отца, узнала къ своему несчастью. Онъ былъ блестящій, красивый господинъ, искусный во вс?хъ родахъ обольшенія, особенно въ искусств? съ помощью развращеннаго и себялюбиваго сердца притворяться честн?йшимъ, прямодушнымъ челов?комъ. Казалось, онъ былъ пораженъ красотою Констанцы, восхищенъ ея доброд?телью, и съ такимъ искусствомъ облекся личиною восторженнаго, чистосердечнаго поклонника, что для дов?рчивыхъ глазъ благородной д?вушки эта личина была непроницаема. Такъ какъ онъ не жилъ въ томъ город?, гд? Констанца занималась своимъ искусствомъ, но, по его словамъ, жилъ вм?ст? съ отцомъ въ пом?сть?, подъ строгимъ надзоромъ угрюмаго, суроваго старика, то могъ только изр?дка, и то украдкой, вид?ться съ своею возлюбленной; сл?довательно, въ ихъ отношеніяхъ не было. недостатка въ волшебной таинственности, которая им?етъ особенную прелесть для большинства характеровъ, особенно такихъ фантастическихъ, каковъ былъ у Констанцы. Но къ чему распространяться насчетъ развитія ежедневныхъ драмъ? Жестокая развязка слишкомъ скоро нагрянула. Несчастный соперникъ кавалера написалъ безыменное письмо Констанц?, въ которомъ предупреждалъ ее отъ сближенія съ челов?комъ, который былъ изв?стный развратникъ, который не можетъ сдержать об?щанія жениться на ней посл? смерти отца, т?мъ бол?е не можетъ, что отецъ его умеръ два м?сяца назадъ, а самъ онъ л?тъ восемь женатъ на прекрасн?йшей и достойн?йшей женщин?, отъ которой им?етъ уже троихъ д?тей.
Ни одному слову не пов?рила Констанца. Письмо она показала прекрасному кавалеру и просила его посм?яться вм?ст? съ нею надъ презр?нными клеветами несчастнаго соперника. Но кавалеръ не см?ялся — напротивъ, сд?лался очень серіозенъ и посл? короткаго размышленія сказалъ:
— Хорошо, что д?ло во-время обнаружилось, потому что рано или поздно истина вышла бы наружу. Все правда, что сообщаетъ теб? безыменное письмо, которое непрем?нно прислано этимъ господиномъ, за что я пущу ему пулю въ лобъ. Но въ сущности что-жъ за б?да? Въ нашихъ отношеніяхъ отъ этого перемены не будетъ, кром? только того, что ты знаешь теперь, что жениться на теб? я никакъ не могу. Ты остаешься т?мъ же, ч?мъ была — моею дорогою любовницей, — а я буду давать теб? ежегодно по тысяч? или по дв? тысячи талеровъ, или даже больше, сколько ты хочешь... усиливалъ онъ свои предложенія по м?р? того, какъ вид?лъ, что Констанца съ каждымъ его словомъ становилась бл?дн?е.
Констанца ничего не отв?чала и молча указала ему на дверь. Въ ея лиц? и движеніи было что-то, что требовало повиновенія. Кавалеръ удалился бормоча про-себя, что завтра придетъ, когда дама его сердца будетъ въ лучшемъ расположеніи духа. И точно онъ пришелъ на другой день, но нашелъ квартиру пустою. Констанца въ ту же ночь вы?хала, никто не зналъ куда, и такъ никто этого никогда не узналъ.
Чрезъ н?сколько л?тъ посл? этого на маленькомъ театр? въ Лондон? выступила танцовщица, о которой мн?ніе публики было очень разнор?чиво. Одни говорили, что она образецъ трогательной миловидности и увлекательной граціи; другіе ув?ряли, что ея движенія томны, ея пируэты не довольно высоки; одни утверждали, что прекрасн?е ея не найти женщины въ ц?ломъ мір?; другіе же полагали, что конечно она была когда-то красавицей, по что время, бол?зни и горе произвели сильныя опустошенія въ ея красот?. Но какъ бы тамъ ни было, вышло, что балерина им?ла очень сомнительный усп?хъ и директоръ безъ церемоніи объявилъ ей, что онъ предоставляетъ ей выборъ вступить въ число кордебалета или искать счастья на другомъ поприщ?.
Она р?шилась на первое. Лучше другихъ она знала, что ея выполненію недостаетъ настоящей силы, какъ ея красот? первой св?жести; что бол?знь и горе безвозвратно сокрушили красоту, навсегда надломили силу. Она знала, что носитъ смерть въ сердц?, и что на подмосткахъ, среди аплодисментовъ и шиканья публики, она дотанцовываетъ танецъ смерти.
А между т?мъ ей надо жить — не для себя; н?тъ! жизнь для нея тяжелое бремя — а для ребенка, для своей дочери, которую она страстно любила, со всею любовью выстрадавшагося сердца. Для себя она давно бы нашла забвеніе и покой въ водахъ Темзы, но для своего ребенка она охотно выносила пытку и позоръ жестокой судьбы, лишенія, недостатки, нужду и — что еще ужасн?е того — даже пытку съ разбитымъ сердцемъ танцовать и улыбаться предъ публикою, которая не им?ла и не можетъ им?ть милосердія, и вс? эти неисчислимыя униженія, которыя безжалостно наносили ей грубый директоръ и пошлые сотоварищи; б?дной, бол?зненной женщин? и безъ того было слишкомъ трудно упражняться въ своемъ искусств? и исполнять свою обязанность, но все это она выносила и еще больше готова была выносить. Есть ли что невозможное для матери, когда д?ло идетъ о ея дитят?? И съ какою трогательной н?жностью она заботилась о своей дочери, какъ старалась вс? камешки съ ея дороги своею рукою отсторонять — она, которая ежедневно безъ пощады разрывала свои ноги по острымъ терніямъ на жесткомъ пути своей горестной жизни!
Величайшая ея забота состояла въ томъ, что она могла умереть, прежде ч?мъ усп?етъ поставить свою Фанни за ноги, такъ чтобъ она сама могла прокормить себя. Ей было понятно, что положеніе свое она могла бы существенно улучшить, еслибъ позволила Фанни вступить на театръ; вс? говорили, что Фанни такая красавица, что одною уже своею красотой произведетъ эфектъ.
Но Констанца содрогалась при одной этой мысли. Какъ! неужели она сама толкнетъ въ эту пропасть гр?ховъ свое дитя, своего ангела, броситъ эту чистоту въ лужу грязи?... Никогда, никогда этому не бывать! Ни за какія сокровища Индіи! Разв? она сама поколебалась хотя бы на минуту, когда ей предоставленъ былъ выборъ между блестящимъ позоромъ и жизнью полною нужды и лишеній? Фанни никогда не узнаетъ, что красота можетъ быть выв?скою порока. По ея плану, надо дать д?вочк? самое лучшее образованіе, а потомъ пом?стить ее воспитательницею д?тей въ какомъ-нибудь почтенномъ семейств?. Она не сомн?валась, что усп?хъ ув?нчаетъ ея планъ, и потому сама сд?лалась учительницею своей дочери. Она сама говорила хорошо почти на вс?хъ европейскихъ языкахъ; читала она очень много и съ большимъ толкомъ. Сама она голодала, чтобъ только дочери своей купить граматику или другую необходимую книгу. Ея попечительность не даромъ пропадала: Фанни привязалась къ своей матери съ такою же безпред?льной любовью, съ какою мать любила ее, и усп?шно училась всему, чему мать желала ее обучить, училась изъ любви къ матери, хотя ея любознательность не всегда равнялась ея любви.
Такъ Фанни достигла шестнадцатил?тняго возраста, не больше зная о житейскихъ д?лахъ, какъ и принцеса какая-нибудь, воспитанная подъ самымъ тщательнымъ надзоромъ. Изъ своей маленькой квартирки она никогда не выходила безъ матери, которая не подумала, что преждевременная, вынужденная опытность и знаніе челов?ческихъ д?лъ часто составляютъ самую надежную и даже единственную защиту
