себя, как прежде, кромсая тупым ножиком кусок молодой баранины, тушеной в кислом молоке, она бурчала себе под нос, что вот мать Проклея покажет этой молодой распутнице, как должна себя вести дочь горского князя. К счастью, бурчала княгиня Анаис тихо, и, кроме Уты, никто ее бурчания не услышал.
Неловкое молчание нарушил отец Илларий.
— Я, конечно, слышал многое о достопочтенной матери Проклее, — прокашлявшись, начал он медленно, — но впервые имею честь встретиться с нею. Не соблаговолит ли дочь верховного князя представить меня достопочтенной матери-настоятельнице?
Дочь верховного князя соблаговолила, потом представила и остальных мужчин. И вот тут Уту ожидало нечто ну уж совсем неожиданное, даже, можно сказать, невероятное. Она поперхнулась и закашлялась, потому что как раз тогда, когда княжна Астмик представляла достойного Луку, Ута отпила из своего кубка.
Потому как достойный Лука с его собачьим тоскливым взглядом, устремленным на Уту, оказался ни много — ни мало, а братом короля Марка и наследником престола Межгорья! Было от чего поперхнуться!
С появлением матери Проклеи разговор за столом стал натянутым и принужденным, несмотря на все попытки отца Иллария вернуть прежнюю легкость. Мать Проклея молчала, поглядывая на княжну Астмик, на свою племянницу и на белицу, сестру Клару, из-под насупленных седых бровей. Когда отец Илларий обращался к ней, она в ответ нехотя цедила сквозь зубы два — три слова, сама ни с кем не заговаривала, и почти не притронулась к хлебу и зелени, лежавшим перед ней на тарелке.
Только в самом конце застолья, вставая из-за стола, она обратилась к Аник.
— Ты была у отца вечером?
— Да, матушка, — сказала в ответ Аник почти неслышно, — мы с Утой ходили его проведать. Он спит, и ему лучше.
— На все воля Божья, — отозвалась мать Проклея с гулким вздохом. — Даст Бог, и поправится князь… Дочь Гориса, останься. Мне надо говорить с тобой. Пусть твои гости извинят тебя.
Выходя из столовой, Аник шепнула Уте:
— А если я уйду к себе, никто не обидится? Я имею в виду, княжна Астмик не будет на меня сердиться?
— Я думаю, она все поймет правильно, — сказала Ута. — По-моему, княжна Астмик все и всегда правильно понимает. Но я бы тебе не советовала. Ты сейчас слишком возбуждена, не заснешь, опять начнешь думать, реветь… Лучше посиди немного с гостями.
Аник затравлено поглядела на Уту, ничего не ответила, но послушно пошла вслед за подругой в гостиную.
Илларий, завидев девушек, тут же направился к ним.
— Король Марк поручил мне заботиться о тебе, Ута из Красной крепости, — сказал он. — Говорят, ты хочешь попасть в Дан? Но что ты будешь там делать, без друзей, без родственников, не зная языка? К тому же в Дане не приветствуются иноверцы, и пребывание их в столице возможно только по особому указу королевы… Или короля, если на то пошло. Король, конечно, даст тебе позволение, в этом нет сомнения, но королева-мать… — отец Илларий покачал головой, сочувственно глядя на Уту.
— Да, я слышала о королеве Мариам, — безмятежно отозвалась Ута, — и все же мне нужно попасть в столицу. А что до языка — я хотела бы обратиться к тебе с просьбой, отец Илларий, помочь мне научиться вашему языку.
— О, — воскликнула Аник, — если можно, я бы тоже очень, очень хотела бы научиться разговаривать на языке равнин!
Отец Илларий нахмурился.
— С точки зрения бичующей церкви Межгорья, — с расстановкой произнес он, — желание учиться не есть похвальное стремление, подобающее молодой девице.
Аник растеряно оглянулась на подругу. Ута пожала плечами.
— У нас в Межгорье, — все так же, с расстановкой, продолжал он, — учатся только священники или дети из благородных семей, и то только самым необходимым для жизни наукам. Знание чужого языка обычно не является необходимым, хотя…
— Но я ведь княжеского рода, — сказала Аник, — и Ута скоро тоже будет княжной из дома Варгизов. Дочь верховного князя знает ваш язык. Почему бы девушкам из рода Варгиза не научиться тому же? В конце концов, можно еще поспорить, чей род древнее: Горисов или Варгизов! И насчет специального указа — мне кажется, горцы могут верить по-своему, даже находясь в Межгорье. Царь Давид Предатель подписал договор об автономии айков, и там есть пункт о том, что айки сохраняют свою веру, свои обычаи и свой язык, и сказано даже о строительстве нашей церкви в городе Дане.
Отец Илларий несколько смущенно поглядел на Аник, почесал указательным пальцем кончик носа и сказал:
— М-да… Ты устыдила меня, дочь Варгиза. Я и забыл об этом. Действительно, в Дане, в горском квартале, есть горская церковь. А ты тоже хочешь попасть в Дан, дочь Варгиза?
Аник вспыхнула, потом резко побледнела.
— Я… Я не знаю. Может быть, когда-нибудь и попаду. Пока что нужно, чтобы отец мой поправился.
— Ну, что же вам сказать? — отец Илларий лучезарно улыбнулся. — Уговорили! Значит, завтра и начнем!
— Если только будет на то воля Божья, — раздался за спинами девушек голос матери Проклеи. — И моя. Что вы там собираетесь начать?
Аник объяснила грозной тетке, что отец Илларий будет учить их с Утой языку Межгорья.
— С позволения матери-настоятельницы, конечно, — добавила Аник медовым, нежным голоском.
Мать Проклея сопела, хмурила седые брови, но позволение дала, хоть и с заметной неохотой.
Княжна Астмик, вошедшая в гостиную вслед за матерью Проклеей, недовольно поджимала губы, глаза ее блестели больше обычного.
Мать Проклея уселась на диван рядом с престарелой княгиней Анаис, и завела с ней долгую беседу о внуках и правнуках достойной вдовы. Княгиня Анаис оживилась, и весь вечер бубнила о своих потомках.
Княжна Астмик подошла к королю Марку, о чем-то тихо переговорила с ним, потом отошла в сторону, села в кресло и задумалась.
Отец Илларий развлекал девушек рассказами о своем учении в бытность молодым семинаристом; рассказы были забавны, Ута смеялась.
Случайно она взглянула на Аник. Аник с тоскливым видом следила за княжной Астмик, разговаривавшей о чем-то с благородным Балком, король Марк сидел подле и хмуро смотрел в пол.
Что-то не так было с подругой Уты; что-то затравленное виделось Уте во взгляде, в повороте головы, в склоненной шее дочери Варгиза.
Лука, о котором странно было думать, как о королевиче, выглядел, кстати, так же затравленно и тоскливо. «Наверное, это общее правило, и все влюбленные выглядят так», — подумала Ута и выбросила на время эти мысли из головы, тем более что отец Илларий продолжал свои забавные рассказы.
Этот вечер был короче предыдущих. Песен не было, княжна Астмик отговорилась от музыки головной болью, а мать Проклея так замораживала взглядом даже оживленного отца Иллария, что веселый смех застревал в горле. Очень скоро король с благородным Балком ушли, после них ушел и королевич Лука, не проронивший за вечер ни слова.
Княжна Астмик сидела, задумавшись, и нервно теребила тяжелое серебряное ожерелье.
Наконец, она встала.
— Да извинят меня мои гости, — сказала она. — Для многих из нас был тяжелый день нынче, и потому не пора ли нам разойтись?
Отец Илларий, слегка смущенный тем, что всегда вежливая дочь верховного князя прервала его на полуслове, откашлялся, сказал: «Да, да, конечно», — пожелал всем спокойной ночи и вышел. В комнате остались одни женщины.
