1825, 29 октября, Одесса
Skad mi tu zal niewczesny?..
A. Mickievicz [65] Где исток немой печали этой И напрасной горести твоей? Глух во мгле приморья предрассветной Покидаемый тобой Лицей. Хмель бессонниц. Дальняя дорога. Мутный сумрак в нелюдимый час. Медным колокольцем у порога Звякает почтовый тарантас. Всё готово. Вынесены вещи, Рукописи, книги. Ты стоишь В доме опустевшем, где зловеще Грусть твоя скребется, словно мышь. Шелестит, как мышь, как дождь осенний, Как забытый выцветший листок, Зов воспоминаний и сомнений, Мыслей перепутанных итог. Так ледок затягивает воды, Так над глубью дум шумит печаль. Свежестью отваги и свободы Дышит наступающая даль. Что там ожидает? Может, слава… Сколько тайн и судеб в этой мгле! Путь ведет к прозреньям величавым, Только не ведет к родной земле. Только родины и только счастья Нету у скитальца впереди. Словно в бурю парусные снасти, Стонет даль, и ноет боль в груди. Не додумал ты всех дум высоких, Не дочувствовал, не долюбил, И немало омутов глубоких Ты в своей душе не прояснил. Сколько крови, слез, чернил и пота Зря пролить придется и не зря. Но не снизишь никогда полета — Так и будешь странствовать, паря. Миг — и желтый шлейф одесской пыли За повозкой тянется твоей. Миг еще — и дали заслонили Город, море, суходол, людей. В чем твоя печаль, поэт угрюмый? Ты ведь не тоскуешь ни о чем. Вдаль гляди и о былом не думай, Только горечь вырази стихом! Брось свой дар бесценный, стих высокий, Брось, как вызов на смертельный бой!.. Слышно — за порогом, одинокий, Ходит почтальон, хозяин твой. Миг — и ты простишься с этим домом, Миг — и, одиночество, прости! Может, кто придет к дверям знакомым Пожелать счастливого пути. Может, на прощанье кто обронит Хоть одну слезинку, хоть словцо… Никого. И только ветер гонит Рокот волн, швыряя пыль в лицо. Ты забудешь улицы и лица, Грусть неведомую и мечты. Но тридцатилетие промчится — Снова рокот волн услышишь ты. Тот же берег, тех же вод кипенье, Те же волны на Босфор бегут И к тебе в последнее мгновенье 
