Он впервые назвал ее мамой, и Варвара Ивановна заплакала навзрыд. О том, что впереди у него опасное поручение, Орлов не сказал ни слова.
Орлов ходил по камере, потом сел. У него кружилась голова. Он попытался представить Сережу и никак не мог восстановить в памяти его теперешнее лицо — почему-то он видел его совсем крошечным… Он хотел вспомнить, как выглядит недавно ушедший поручик Астафьев, и не мог — все расплывалось, все смешалось. «Какая-то чертовщина!»
Орлов не знал, что в кофе подмешали порошок, расслаблявший, по мнению немецких врачей, волю.
— Спать так спать, — вслух сказал Орлов и лег. Через глазок за ним наблюдал поручик Астафьев, которому приказали, как только Орлов станет засыпать, немедленно сообщить об этом Власову. «Их превосходительство желает беседовать с задержанным лично и хотят начать разговор неожиданно, врасплох».
— Добрый день, Алексей Иванович!
Перед Орловым стоял человек высокого роста, в полувоенной форме. Первое, что бросилось Орлову в глаза, — на редкость большие круглые очки с толстыми широкими дужками. Казалось, лицо у человека отсутствовало — очки на широком мясистом носу прикрывали все остальное.
Орлов сразу вспомнил Ялту, санаторий «Аэрофлот», где он несколько лет назад отдыхал с Кирой, не просто отдыхал, а проводил беззаботный, веселый медовый месяц. «Господи, как же там было хорошо!»
— Не узнаешь, Алексей Иванович? А? Может, разговаривать не хочешь? Напрасно…
«Это же Власов! Тогда он был подполковником. Совершенно верно…»
— Почему не хочу? Хочу! Не каждый день с предателем встречаться приходится…
Дверь распахнулась, унтер-офицер внес кресло, поставил его, смахнул невидимую пыль. Власов сел. Орлов засмеялся:
— Здорово вымуштрованы!
— Каждый обязан добросовестно выполнять свои обязанности.
— Такие афоризмы записывать надо. На мраморе вырубать. Предатель о добросовестном выполнении обязанностей.
— Это у вас все просто. Предатель, и все. Жизнь сложнее. Никто не знает, сколько я всего передумал, пока этот свой шаг сделал.
— Оправдываетесь?
— Мне оправдываться не в чем и не перед кем.
— Перед Россией, перед народом…
Власов снял очки, неторопливо протирал стекла. Орлов вспомнил, как в Ялте Власов на пляже, даже купаясь, не снимал очков. Кира шутливо спросила:
— Вы и спите в очках?
Власов серьезно ответил:
— Привык.
Очки действительно делали его более солидным. Как только Власов оставался без очков, сильнее выпирала тяжелая нижняя челюсть с жирной губой, на широком скуластом бугристом лице щурились узенькие подслеповатые глазки, почти без ресниц, — физиономия незначительного, мелкого человека, любящего выпить.
— Перед Россией я не виноват. Я хотел, чтобы она из этого кошмара вышла свободной и сильной. Она имеет на это право.
— И побежал к Гитлеру.
— Адольф Гитлер, правительство Великой Германии желают России только одного — добра!
— Мерзавец ваш Адольф!
Власов встал.
— Молчать! Я не позволю в моем присутствии оскорблять рейхсканцлера…
— Тогда уйдите.
Власов сел, улыбнулся — под дужками очков собрались крупные морщины.
— Не будем ссориться. Ты и тогда, в Ялте, был кипяток. Помнишь, как на меня набросился за то, что я твоей жене букет преподнес. Я к тебе с серьезным предложением…
— Что вам от меня надо?
— Пойдешь ко мне служить?
— Куда это — «ко мне»?
— Я организую русскую освободительную армию. Должность обещаю хорошую. Ты мне еще в Ялте понравился. Хочу тебя от смерти спасти…
— Идите к черту.
Власов подошел к двери. Ему подали папку.
— Не торопись. Еще поговорим… Посмотри.
Подал Орлову папку.
— Лучше смотри…
Орлов ждал чего угодно, но только не того, что он увидел, — перед ним был его портрет в немецкой форме.
— Ну как? — ехидно спросил Власов. — Неплохо? Дальше смотри.
Под вторым снимком стояла подпись:
«Советский офицер Алексей Орлов беседует с генералом Трухиным».
Власов победоносно смотрел на Орлова.
— Что скажешь? Еще смотри…
Орлов вслух прочел подпись под третьим снимком:
«Алексей Орлов после принятия присяги вождю всех освободительных армий мира Адольфу Гитлеру беседует с генералом Власовым. «Я отдам все мои силы для борьбы с коммунизмом», — заявил этот храбрый русский офицер».
— Ну?
— Хорошие мастера… Сами разжились или Кальтенбруннер подкинул? А что это? Еще?
— Читай, читай!
В конверте лежала листовка «Русским солдатам».
«Я, русский офицер Орлов, обращаюсь к вам, друзья, со словами правды…»
— Клинч умер бы от зависти.
Власов настороженно посмотрел на Орлова.
— Какой Клинч?
— Художник есть такой. Специалист по фотомонтажам. Часто в «Крокодиле» печатается. Так вот он, посмотрев эти шедевры, умер бы от зависти. Ловко, сволочи, делают…
— Сообразил, Алексей Иванович, что к чему?
— Догадался.
— Ты теперь для большевиков человек конченый.
— Вы уверены?
— Давай ближе к делу. Выбор у тебя, Алексей Иванович, небольшой: обратного хода у тебя нет, если даже убежишь, что весьма трудно, тебя советские повесят на первой осине. Или ко мне, или в могилу.
— Расстреляете или как? Может, живым сожжете?
