Пока подавали машину, выносили вещи, термоса — один с бульоном, второй с кофе, Ильза в передней рвалась к телефону. Хитрово крепко держал ее в объятиях. А от него вырваться невозможно не только даме — медведю. Провожать Ильзу поручили переводчику Виктору Адольфовичу Ресслеру, мужчине благородной наружности, с длинной шеей, барскими манерами, предельно вежливому.
Место для «ссылки» выбрали симпатичное — на берегу Баденского озера. Врач-психиатр согласился держать Ильзу под наблюдением, пока это будет возможно.
Через двое суток Ресслер вернулся, доложил Хитрово:
— Отвез.
— Благодарю… Что это с вами? Кто вас так отделал?
Предельно вежливый переводчик, дворянин, джентльмен сорвался:
— Вы бы попробовали поговорить с этой стервой…
Фрау Белинберг, осмотрев квартиру жениха, решительно заявила:
— Все очень плохо, недостойно вашего положения. Будем менять.
Отказалась завтракать, сославшись, что успела сделать это дома. И все же первый визит можно было бы считать для обеих сторон приятным, если бы не ворвалась Ильза Керстень. Черт дернул ее появиться, когда Хитрово куда-то вышел. Охранники не смогли задержать Ильзу, а возможно, и не хотели — они считали ее доброй бабой.
Ильза вцепилась одной рукой Адели в волосы, другой часто-часто заколотила ее по щекам. Власов с трудом оторвал любовницу от невесты. Ильза визжала, плевалась.
— Кацер! Старый кацер!..
Когда охранники выволакивали Керстень, она орала так, что слышно было на улице:
— Шлюха! Я тебе покажу, потаскуха…
Около Адели хлопотал врач — она лежала, стиснув зубы, бледная до синевы. И надо же, именно в это время прикатил оберштурмбанфюрер Фердинанд. Увидев сестру в растерзанном виде — шиньон на боку, платье разорвано, — холодно сказал Власову:
— Мне очень неприятно, генерал, что вы не смогли избавить Адель от оскорблений…
Фрау Белинберг закрыла глаза, вздохнула и попросила брата:
— Увези меня отсюда…
Власов отдавал себе отчет, чем пахнет происшествие с Аделью. Братец доложит кому следует! Друзей у Адели много, сама говорила, какие персоны в дом запросто заглядывали. Это, конечно, не столько к ней, сколько к мужу. Покойник, понятно, есть покойник, многие помнят лишь до кремации, и вдова не группенфюрер, а вдова, но все же нежелательный шум может возникнуть. Взяла злость на Ильзу Керстень: «Приперлась, стерва…» Ильза — это товар! Не могла, дура, повременить… Сам бы приехал… А теперь жди неприятностей…
Унтерштурмфюрер Макс Вейдеманн считал, что ему здорово повезло — сядь он рядом с шофером на свое обычное место, и панихиду служили бы не по группенфюреру Белинбергу, а по нему, переводчику Максу Вейдеманну. Но группенфюрер сел рядом с водителем, понятно, не предполагая, что машина наскочит на заложенную партизанами противотанковую мину. Как бы там ни было — герр Белинберг лежит в земле, а Макс ходит по земле, правда с протезом вместо левой, оторванной ступни.
Сначала Вейдеманна освободили от дальнейшего пребывания во фронтовых частях, а затем уволили из СС совсем.
Конечно, на первых порах это было прискорбно, огорчительно. Но Вейдеманн был баварец, а не пруссак, и хотя к военной службе относился с уважением, он вскоре совершенно здраво рассудил, что совсем неплохо на память о группенфюрере СС Белинберге получить его вдову, его имение, его неплохую картинную галерею, тем более, что фрау Белинберг ему нравилась еще при жизни начальника. Мечты Макса сначала подогревались ласковыми взглядами Адели, а позднее и более ощутимыми знаками внимания.
И вдруг, черт его побери, появился жених — сбежавший от русских долговязый, очкастый генерал Власов.
Макс долго рассматривал портрет Власова в «Ангрифе» и жаловался своей маме: «Не понимаю, что она в нем нашла!»
Еще не видя Власова, Макс заочно возненавидел «этого предателя» всей своей маленькой, уязвленной душой. Он еще надеялся, что помолвка, может быть, расстроится: не дадут разрешения, Адель одумается, наконец, ухлопают Власова…
Макс во многом, если не во всем, винил Фердинанда: «Это ему, наверное, нужно!»
Боже мой, как обрадовался Макс, когда Фердинанд привез в имение грустную, покорную Адель с синяком под левым глазом. Боже ты мой, какой это был замечательный, чудесный вечер! Фердинанд уехал, а Макс с Аделью остались вдвоем, не считая, понятно, прислуги и многочисленных работниц со знаком «ОСТ» на груди.
Адель лежала на широкой супружеской кровати, привезенной Белинбергом из Франции, и молчала, только изредка просила Макса окунуть в примочку компрессную салфетку. А Макс говорил, говорил.
Макс ушел от Адели утром, больше чем когда-либо уверенный, что из управляющих имением он превратится в хозяина. В этот день он почти не хромал, ходил без палки.
Две недели счастья закончились катастрофой. Вечером Адель была мила, ласкова, а утром, снимая ночную рубашку, нанесла удар:
— Дорогой Макс, распорядитесь… Ко мне сегодня приедет генерал Власов.
Вейдеманн сначала подумал, что ослышался. Побледнев, спросил:
— Кто приедет?
— Я сказала — генерал Власов. — Глаза строгие, тон ледяной.
— Но вы же…
— Я надеюсь, Макс, что все будет приготовлено хорошо.
— Безусловно, фрау Белинберг, все будет достойно вас…
— Я не сомневалась, герр Вейдеманн.
Боже ты мой, как досталось в этот день не только остгорничным, осткастелянше, остовощной бригаде, но и своим — поварихе Гертруде и кондитеру Розе.
В картинной галерее работали две острабочие: Козихина — личный номер 101427 и Рябинина — номер 113716. Обе в синих халатах, в белых нитяных чулках — фрау Белинберг запретила остработницам входить в дом в своей одежде.
Сначала натерли паркет и, хотя дьявольски устали, принялись обметать пыль.
— Очень уж ты стараешься, — с насмешкой сказала Козихина. — Протрешь до дыр.
Она, маленькая, худенькая, с коротко остриженными волосами, несмотря на свои двадцать три года, выглядела совсем подростком.
— Во-первых, фрау Белинберг проверит, нет ли пыли, а во-вторых, я эту картину очень люблю.
— Картина как картина. Обыкновенная мазня.
Рябинина засмеялась.
— Сама ты мазня. Это Савицкий. Из Смоленского музея.
— Откуда тебе это известно?
— Посмотри на инвентарный номер. Они его даже снять не потрудились.
Козихина посмотрела на жестяный номерок, прибитый на внутренней стороне рамы, вслух прочла:
«Смоленский областной музей».
— Убедилась?
— Вот сволочи!..
— Громче кричи… Хочешь на Макса нарваться?
