Дом Грачева на Поварской брали с боя, пришлось даже взорвать ворота — черный дым заволок всю улицу, переулки.
На Малой Дмитровке, 6, в здании бывшего Купеческого собрания, превращенном анархистами в их главный дом «Анархия», об операции, видимо, узнали заранее и хорошо подготовились — в окнах и на крышах соседних домов выставили пулеметы, подходы к дому охраняли вооруженные гранатами часовые. На тротуаре, около подъезда, стояло дулом вверх горное орудие.
Отряду Чрезвычайной Комиссии пришлось открыть орудийный огонь. Дом взяли только утром.
Четырнадцатого апреля в «Известиях» на видном месте появилось объявление за подписью председателя ВЧК Дзержинского. Жители Москвы, в разное время подвергавшиеся бандитским налетам, приглашались для опознания своих обидчиков и своих вещей в уголовно-розыскную милицию, в Третий Знаменский переулок.
ВИКТОР ИВАНОВИЧ
Поздно вечером в гостиницу «Малый Париж» на Остоженке, 43 явился новый постоялец — высокого роста, брюнет, с коротко стриженными на английский образец усами, с большим морщинистым лбом; лицо темное, не загорелое, а смуглое от природы.
Портье, принимая документы, обратил внимание, что товарищ Степанов хорошо одет — под длинным черным пальто, которое он небрежно бросил на кресло, оказался костюм защитного цвета, бриджи и френч, все сшито ладно, по фигуре. На ногах — желтые, отдающие в красноту ботинка на толстой подошве — носи сто лет — и такого же цвета кожаные краги, явно нерусского происхождения.
— Куда меня поместите? — вежливо спросил Степанов. — Мне бы не хотелось высоко…
— Пожалуйста, девятый номер, на втором этаже, — с удовольствием ответил портье.
Товарищ Степанов ему понравился — серьезен, даже строг, но приятен в обхождении. И хотя в холле на самом видном месте висело объявление, объясняющее клиентам, что персонал гостиницы чаевых не берет, поскольку они оскорбляют человеческое достоинство честных тружеников, портье, человек семейный и к тому же любитель выпить, совершенно точно определил, что от нового жильца кое-что перепадет, очень уж у него респектабельный вид. И не ошибся.
— Надолго, Иван Викторович?
— Самое большое — на два дня, — любезно ответил Степанов и положил на стол деньги по крайней мере дней за пять.
— Тут много…
— Остальное вам, — добродушно сказал Степанов и уже серьезнее добавил: — Я не Иван Викторович, а Виктор Иванович.
— Извините… Благодарствую…
— Ничего, пустяки…
Приезжий легко подхватил чемодан. Портье, ловко накинув на плечи гостя пальто, шепотком спросил:
— Мадемуазель не потребуется?
Степанов поставил чемодан, пристально посмотрел на заботливого портье, немного помедлил, что-то соображая.
— Если приличное что-нибудь?
— Не извольте беспокоиться, высший сорт… Не доучилась в гимназии по причине, извините, переполоха.
Степанов согласно кивнул то ли «высшему сорту», то ли «переполоху». Вступив на первую ступеньку, обернулся:
— У вас, надеюсь, не шумно?
— Что вы-с! Тихо… Жильцов раз-два и обчелся…
Вскоре портье принимал еще одного клиента — Петра Михайловича Шрейдера, судя по выправке, по манере разговаривать, бывшего офицера. Шрейдеру достался седьмой номер: он тоже попросил поселить его невысоко. В отличие от Виктора Ивановича он казался скуповат, заплатил ровно за пять дней, но предупредил, что поживет подольше. И еще предупредил, что если кто будет его спрашивать, то он может принимать гостей только от четырех до шести вечера, а все остальное время дня будет отсутствовать.
Портье, проводив Шрейдера, позвонил по телефону Ларисе Викентьевне, осведомился о самочувствии и деловито закончил разговор:
— Давай сейчас. По-моему, кусок…
Минут через десять в холл вошла особа в черной, отороченной серым мехом тальме и в шляпе с огромными полями. Черная вуалетка была опущена до подбородка.
Портье тем же деловитым тоном сказал:
— Девятый… Постучись сначала, Ларочка…
— Рошо-хо, тик-ко! — на жаргоне ответила мадемуазель, что в переводе на общепринятое означало: «Хорошо, котик!»
Через полчаса она быстро спустилась в холл и на молчаливый вопрос портье со злым пренебрежением бросила:
— Кусок! Скотина…
Утром первым появился Шрейдер. Сдал портье ключ.
— Буду в три!
Портье обещал это передать своему сменщику. Вслед за Шрейдером появился Виктор Иванович и, также передав ключ, сообщил:
— Буду дома в три…
На Шрейдера, который задержался около трюмо, поправляя свои редкие рыжеватые волосы, товарищ Степанов не обратил никакого внимания.
Едва за Степановым захлопнулась дверь, Шрейдер быстро вышел.
Петр Михайлович Шрейдер был действительно Петром Михайловичем, только не Шрейдером, как значилось в документах, а Казарновским, капитаном третьего ранга.
Настоящая фамилия Виктора Ивановича Степанова была Савинков, звали его Борис Викторович…
Борису Савинкову шел сороковой год. Сын судьи из Варшавы, отчисленный в свое время из Санкт- Петербургского университета за политическую неблагонадежность, вел на редкость бурный образ жизни. Вступив в партию социалистов-революционеров, он вскоре стал одним из руководителей «боевой организации».
15 июля 1904 года Егор Сазонов по плану, разработанному Савинковым вместе с главарем «боевиков» Евно Азефом, на Измайловском проспекте Петербурга убил министра внутренних дел и шефа жандармов Плеве. Через полгода, 4 февраля 1905 года, Иван Каляев в Кремле, возле здания судебных установлений, метнул бомбу в генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, дядю Николая II. За две минуты до этого Борис Савинков поцеловал Ивана Каляева, перекрестил и сказал:
— Иди, Иван!.. Россия тебя не забудет!..
Савинков участвовал в покушении на генерал-губернатора Москвы адмирала Дубасова, пытался убить однажды Николая II — с невероятным трудом, с риском для жизни, с помощью фанатично преданных ему матросов он заложил бомбу на яхту царя. Но бомба не взорвалась. Тогда Савинков думал, что это какая-то роковая случайность, что бомба не сработала. Он еще не знал, что руководитель «боевиков» Евно Азеф служит в охранном отделении.
Нелегальное существование, конспирация, тюремные камеры, многолетняя, с 1911 года, эмиграция — все это было знакомо Борису Савинкову не понаслышке.
