воевать с немцами…»
Люди хмуро выслушали эту малоприятную новость. Никаких серьезных мер к тому, чтобы удержать телеграф, Прошьян не принял. Отряд рабочих, которым командовал делегат съезда Советов председатель Иваново-Вознесенского губисполкома Михаил Фрунзе, вечером очистил телеграф от мятежников.
Попов, такой бравый, смелый на вид, на самом деле был трус. Его хвастливость, мнимая решительность и прельстила руководителей левых эсеров, они и сами любили выдавать желаемое за достигнутое.
Попов врал, потому что он растерялся. На людях, на виду даже у двух-трех человек, он разговаривал энергично, размахивал револьвером, давал смелые обещания, а оставаясь один, торопливо ощупывал подкладку бушлата: под ней были зашиты фальшивые документы и солидная сумма денег. Ложась спать, он не снимал «клеша» — в карманах были зашиты краденые бриллианты…
Попов врал, что Мартовский полк с ними. В этот полк, находившийся в Покровских казармах, вечером поехал Александрович — «агитировать». Александрович охрип, доказывая первому батальону, что Ленин немецкий шпион, продал Россию Мирбаху и Вильгельму Второму, что Совет народных комиссаров «сплошь одни жулики». Батальон слушал хмуро, энтузиазма вызвать не удалось. Почувствовав, что проваливается, Александрович пошел на крайность, заговорил, как охотнорядец:
— Кто, по-вашему, Свердлов? Еврей — вот кто!
Командир батальона крикнул:
— Александрович! Вы насчет евреев проезжаетесь. А сами вы кто? Фамилия у вас — Александрович…
Александрович повеселел от вопроса.
— Я так и знал, что вы меня об этом спросите. По-вашему, окончание «вич» признак? Кто же тогда Пуришкевич?
И победоносно оглядел батальон.
Кое-кто засмеялся, но командир крикнул:
— Тем хуже для вас! Выходит, вы с Пуришкевичем из одной шайки.
Александровича прогнали.
Бойцы отряда Попова, предвидя неминуемое поражение, стали приказы исполнять нехотя, матерились по каждому поводу, огрызались. Все, что можно было выпить — водку, спирт, политуру, — прикончили еще вечером. К утру у трезвых появились трезвые мысли о неминуемом возмездии. Кто похитрее, начал искать выхода в буквальном смысле — проломали в степе дыру и ушли подальше от греха.
По совету Свердлова к мятежникам направили парламентера с коротким предложением: «Сложите оружие, иначе все будете уничтожены!»
Попов, отчетливо представляя, что его вряд ли пощадят, отклонил предложение. Когда парламентер уходил, за ним кинулось несколько мятежников. Попов приказал открыть огонь, но пулеметчик ответил так, что даже Попов, сам лютый матерщинник, на секунду оторопел. Но все же успел выстрелить.
Пулеметчик ударил командира отряда по зубам.
— Своих, гад, бьешь!
Вокруг стояли мятежники, а на людях Попов всегда был смел. Он в упор выстрелил в пулеметчика, крикнув:
— Именем революции!..
В это время заработала артиллерия. Орудия, перенесенные ночью рабочими и красноармейцами на позиции, выбранные артиллеристом Ананьиным, точно били по штабу Попова. Снаряды вспахивали линию обороны.
Мятежники побежали после первых залпов. Многие, побросав винтовки, подняли руки и пошли навстречу наступающим. Некоторые кинулись к Курскому вокзалу, к станции Москва-вторая, на Владимирское шоссе.
Через пятнадцать минут после первого залпа районные Советы Москвы получили телефонограмму:
«Предписывается всем районным Совдепам и рабочим организациям немедленно выслать как можно больше вооруженных отрядов, хотя бы частично рабочих, чтобы ловить разбегающихся мятежников. Обратить особое внимание на район Курского вокзала, а затем на все прочие вокзалы. Настоятельная просьба организовать как можно больше отрядов, чтобы не пропустить ни одного из бегущих.
Арестованных не выпускать без тройной проверки и полного удостоверения непричастности к мятежу.
Через пять минут приняли еще одну телефонограмму:
«Передать всем волостным, деревенским и уездным Совдепам Московской губернии. Разбитые банды восставших против Советской власти левых эсеров разбегаются по окрестностям. Убегают вожди всей этой авантюры. Принять все меры к поимке и задержанию дерзнувших восстать против Советской власти. Задерживать все автомобили. Везде опустить шлагбаумы на шоссе. Возле них сосредоточить вооруженные отряды местных рабочих и крестьян. Есть сведения, что один броневик, который был у восставших, бежал за город. Принять все меры к задержанию этого броневика.
Петерс одним из первых ворвался в штаб Попова. Бежал по двору и кричал:
— Феликс Эдмундович! Товарищ Дзержинский!
— Слушаю вас, Яков Христофорович, — спокойно, как будто ничего особенного не произошло, выходя из подвала, ответил Дзержинский. — Добрый день. Поехали, товарищи, в Кремль. Надо все доложить Ильичу. Попов задержан?
— Нет. Успел удрать.
Мальгин обнял Андрея, засмеялся:
— Живой!
— Еще поживем…
— Скажи по совести — струхнул?
— Было дело…
Из двери выглянул широкоскулый матрос, тот самый, что кричал: «Дорогу председателю ВЧК!»
Андрей кинулся за ним. Матрос бросил револьвер, поднял руки.
— Не стреляй, товарищ! Не стреляй…
Броневик «Герфорд» несся по Владимирскому шоссе. Скоро должна была показаться Купавна. Водитель поздно увидел баррикаду, она была сооружена за поворотом. На шоссе полно людей с винтовками.
Мятежники выскочили из броневика, побежали в разные стороны. Их догоняли, связывали руки, сводили к баррикаде — груде камней, на которой стоял пожилой рабочий с красной повязкой на рукаве, очевидно, командир.
Последним вылез водитель в разодранной окровавленной рубахе. Он побежал, дико крича:
— Расходись!
И упал ничком на траву.
Рванул взрыв. Броневик скрылся в черном дыме.
Водителя поймали. Командир укоризненно сказал:
— Ну и безобразники же вы, эсеры! Зачем машину взорвал? Ни себе, собачий сын, ни людям…
Петерс отпустил Андрея домой.
— Выспись, на себя не похож…
